Главная       Дисклуб     Наверх  

СТАЛИН КАК КУЗНЕЦ НАРОДНОГО СЧАСТЬЯ

В "ЭФГ" № 50–51 (2009 г.) статья М. Бойкова «Иосиф Сталин – великий борец за социализм и фальсификатор марксизма» закончилась бьющим в глаза комментарием главного редактора, побуждающим к ответу. Вот этот комментарий:

"Автор этой полемической статьи, к сожалению, абсолютно не рассматривает международный аспект классовой борьбы и, соответственно, противостояния классов.

Да, в СССР классы де-факто перестали существовать. Однако СССР тех лет жил в условиях стопроцентного враждебного окружения. Международная буржуазия влияла на внутреннюю ситуацию в СССР, втягивая в орбиту своего влияния значительные группы людей, делая их носителями своего классового сознания, вне зависимости от их социального происхождения и позиции.

Таким образом, основное классовое противоречие приняло вид геополитического противостояния. Это было неизбежным следствием тезиса о возможности построения социализма в одной или нескольких странах и, соответственно, самого факта такого построения. В той ситуации любой, кто симпатизировал США, Англии, Германии или Японии, вольно или невольно становился на сторону буржуазии в глобальном противостоянии, которое достигло своего апогея в годы Второй мировой войны.

Хотелось бы, чтобы в последующих своих работах автор более подробно остановился на этом аспекте проблемы классовой борьбы и специфики социальной структуры общества в эпоху И.В. Сталина".

Далее в «ЭФГ» № 6–7 (февраль 2010 г.) последовала статья доктора философских наук Валентина Леонидовича Акулова под броским названием "СКАЗ О ТОМ, КАК ТОВАРИЩ БОЙКОВ СТАЛИНА МАРКСИЗМУ УЧИЛ". Статью я обсуждать не буду, а вот доктор мне понравился. Симпатичный! Но всё равно не буду, потому что на страницу contra, чтобы что-то доказать, надо десяток positiva. А если позитива не хотят, так и вообще бесполезно.

Ну а теперь ответ главному редактору. Для читателей, конечно.

1.

Международный аспект. Глобальное противостояние. Стопроцентное враждебное окружение. Орбита влияния. Геополитическое противостояние… Ну, круто! Непонятно только: барабанная это дробь или уже пулеметная очередь.

Нет, я так не могу. Окончив философский факультет, я дал себе обет рассматривать всё во взаимозависимости, развитии и соподчинении причинно-следственных связей и не увлекаться всяческими штампами и выразительными красотами. Потому что чем более складно да ладно, как в религии, увязаны слова, чем более они напускают веры и требуют покаяния, тем больше там лжи и неправды.

Причины определяют следствия изнутри предмета. Это фундаментально! Внешние условия, например окружение: глобальное или частичное, враждебное или дружественное, активное или пассивное и т.п., играют роль дополнения, определяя итоговое развитие лишь в меру своей силы. Они влияют на качественную определенность предмета, но не определяют конечный в совокупности результат развития.

Мы, например, могли потерпеть поражение в Великой Отечественной войне, сдать Москву, лишиться коммунистического правительства. Но враг всё равно не смог бы навязать нам свою волю, достичь своих целей, одолеть причину, по которой мы начали новый виток исторического развития. Коммунисты с народом развернули бы повсюду партизанское движение, нашли бы связи с заграницей, и чем более злобствовал бы враг, тем более горела бы под ним земля. Враг неизбежно был бы побит, и неизвестно, чем кончился бы для него временный успех. Возможно, мировой революцией, по Марксу.

"Окружение" – всего лишь внешнее условие, не причина. Оно может затруднить, затормозить, но – не отменить развитие. Мне кажутся просто смехотворными рассуждения на эту тему некоторых наших либералиссимусов. Жалко, что их разделяют порой и нормальные люди. Но причинно-следственные закономерности этим не перечеркиваются. Поэтому давайте держаться именно их, а не накрученной изнутри внешней "геополитики". И спасибо главному редактору за хороший вопрос!

Сталин, о нем речь, относится к сонму коммунистических богов, и соответственно разобраться с ним можем только мы. С позиций своего учения, а не химеры "общечеловеческих ценностей". Настоящие общечеловеческие ценности не чужды марксизму. Но они видятся в его учении с более глубоких позиций: безнравственности, неправомерности эксплуатации одного человека другим, порочности благополучия отдельных людей за счет других. Марксизм не выдумка Маркса, а ход истории, в формулах диалектики.

Для тех, кто не в теме, кратко поясню. Наши советские трагедии (трагедии борьбы за освобождение человечества) действительно начались со Сталина. Не с самой личности (он был не лучше и не хуже многих, каких создавала эпоха), а с одного малозаметного, хитроумного выверта, который он провернул под громы аплодисментов при утверждении Конституции победившего социализма 25 ноября 1936 года, опираясь при этом на шаблонность массового мышления, привычку людей считать себя классами.

 Выверт состоял в том, что Сталин осуществил подмену принятых в марксизме-ленинизме параметров социализма, которые ранее были вписаны в партийную программу и признавались самим Сталиным. Эти параметры указывали, что социализм, ради которого осуществляется социалистическая революция и устанавливается диктатура пролетариата, выходит из переходного периода бесклассовым обществом. И это является его первым признаком как такового и основанием для последующего развития и превращения непосредственно в коммунистическое общество.

В переходном от капитализма к социализму периоде, – без конца повторяли наши классики, – уничтожаются все классы, полностью, и сам пролетариат в том числе. Соответственно устраняется эксплуатация человека человеком, социальное неравенство, закрепление людей в классовой и принудительно-трудовой принадлежности, что затем предстает необходимой посылкой и фундаментом для развития личности и всех ее способностей. Социализм – это выход на новый уровень развития человека. То, что мы по привычке (а привычка и научные постулаты – разные вещи) считаем людей, работающих в промышленности, рабочим классом, а людей, занятых в сельском хозяйстве, – крестьянским, исторически происходит из общественного разделения труда, а не классового раскола общества.

Разделение труда – исторически более раннее образование и устраняется лишь после ликвидации классового деления, т.е. снятия закрепленности этих видов в форме социальной противоположности. Не думаю, что Сталин не понимал этого. Подозрение вызывает, с какой тщательностью он подбирает и укладывает слова для обоснования сохранности классов (читай об этом: Бойков М.В. Реквием Сталину. М. Изд-во «Тематик», 1997 г.). Вместо простой, ясной, марксистско-ленинской постановки вопроса об «отмене классов», поскольку ликвидация их уже произошла, он говорит об «изменении классовой структуры (выделено Сталиным. – М.Б.) нашего общества» (Сталин И. О проекте Конституции Союза ССР. В сб. "Вопросы ленинизма", ГИПЛ, 1952, с. 548–550). То есть делает некую подмену понятий, прибегая к профессорской казуистике.

Почему, зачем, что это ему давало? Это давало возможность обосновать и сохранить диктатуру пролетариата, которая с ликвидацией классов должна была быть упразднена. Вместо структурной перемены власти, напрашивающейся из бесклассовости социализма, он произвел беспримерное упрочение ее, из личных соображений. Так под громкое массовое одобрение состоялся скрытый государственный переворот.

Это не ошибка Сталина (как я думал раньше): здесь сказался расчет. Ошибкой была доверчивая реакция рабоче-крестьянских масс, пропагандистов, теоретиков, поверивших в правдивость версии или согласившихся на нее. Массовые репрессии, разразившиеся следом, скорее всего, не входили в планы генсека. Они ему были не нужны. Его вполне устраивала обретаемая прочность в отношениях с равными себе, соперниками, претендентами на власть. Но, преследуя свои ближайшие цели, вряд ли он отдавал себе отчет в более отдаленных последствиях этой проделки для общества.

Однако когда репрессии уже развернулись, как следствие сохраненной диктатуры и ее неусыпных органов, повернуть дело вспять было уже невозможно без приговора самому себе, поскольку тогда потребовалось бы признаться в содеянной фальсификации. Лучше уж продолжать контролировать ситуацию, чем идти под суд или на самоубийство. Вот, собственно, и вся тайна Иосифа Джугашвили. Да и нашей трагедии, если расставить все точки над i. Всё остальное происходило в силу объективных закономерностей. Диктатура пролетариата, как орудие общеисторической справедливости, продленная за отведенные ей рамки, превратилась в свою противоположность.

Вопросы демократии, которые время от времени возникали потом (при Хрущеве и, особенно, Горбачёве), связывались не с закономерностями развития общества, а просто с субъективной волей высшего руководства. Наконец, спонтанно пришли к выводу, что отсутствие демократии – это и есть закономерность социализма.

Так сталинский выверт обернулся вывихом общественного сознания. Однако, по факту, это не более чем либеральный кретинизм, расцветший на волне нараставшего общественного протеста после того, как рвущийся к своей славе нарцисс Горбачёв поджег-таки бикфордов шнур демагогического вольнолюбия. Если десятилетиями правившая диктатура не гнушалась ни репрессий, ни расстрелов (Новочеркасск), ни психушек, ни разгонов демонстраций, но в конце концов ушла-таки с поля боя мирно (1991 г.), то эта так называемая «демократия» начала свой отсчет (1993 г.) с беспощадного танкового расстрела народно-избранной власти. И, судя по всему, это не последний ее акт.

События грядут. Безответственность, с которой она взяла курс и вошла во вкус грабежа и дележа, не помышляя о выходе из ситуации, ведет исподволь к подспудному нарастанию народного гнева и последующего взрыва. Но при этом Сталина, искавшего славы Кузнеца народного счастья, более правомерно назвать Гефестом (Гефест – в древнегреческой мифологии бог кузнечного ремесла, по воле Зевса приковавший Прометея к скале), приковавшим советский народ, словно Прометея, давшего миру огонь, к мученической скале, где нашли себе легкую добычу либеральные и криминальные стервятники, расклевывающие теперь его плоть с удовольствием похотливых вампиров.

2.

С технической точки зрения сталинский выверт был нарушением принципа партийности, но не изменой социализму, стране, народу. То есть небольшим, отчасти даже «терпимым» прегрешением первого лица в государстве. Если бы в последующем его удалось решить в тех же границах, теоретической правкой и соответствующей реформой власти, всё было бы нормально: переворота в стране не произошло бы.

Но печатать правду не давали, на конференции не пускали. Когда же на заседаниях кафедр ВПИ и СХИ (Волгоград, 1980–1982 гг.) я ставил коллег в известность, что позиция Сталина при принятии Конституции расходится с программной, ленинской, мне возражали: нет той секунды, до которой классы есть, а после которой их уже нет. То есть пытались доказать, что Сталин имел право притормозить вывод о бесклассовости общества. Для них как бы поезд ушел, а я еще не думал, что он вообще идет под откос. Я поэтому отвечал, что тогда не надо было объявлять о победе социализма. Лучше подождать, подстраховаться, диктатуру использовать в рамках исторической приемлемости, осознать, какой должна стать власть после нее, чем вот так: объявить о победе и… косить, косить. Неизвестно кого, за что и до каких пор. А в результате потом вообще забыли об "отмене классов". Забыли – и социалистическая корова, будучи на привязи, обглодав всё вокруг, в конце концов сорвалась и сбежала. А может, сдохла?.. По сути, Сталину захотелось и победу провозгласить, и цели своей достичь. Одно другому благоволило. Момент был подходящий, краеугольный!

Но страна тогда не знала марксизма, чтобы воспротивиться подделке. Теперь знает, но не понимает ее подвоха. Несмотря на десятки и десятки тысяч кандидатов, докторов наук, профессоров, академиков. Идет бесконечный, особенно после Хрущева, назойливый спор, похожий больше на бездумное, пристрастное голосование. С демонстрацией крайностей: патриотического обожествления Сталина и нравственного его очернения с высоты т.н. "общечеловеческих ценностей». А суть вопроса остается скрытой.

Именно хрущевское разоблачение «культа личности», поверхностное и никчемное, привело партию к расколу на ленинцев и сталинистов. Тогда же появилась и "оправдательная" версия для репрессий, полагавшая, что при "стопроцентном вражеском окружении", "втягивающим в орбиту своего влияния значительные группы" неустойчивых элементов, требуется не только глушение радиопередатчиков, но и внятное воздействие на потенциально неблагонадежных. То есть "глобальное противостояние" и дальше мыслилось как достаточный мотив к подозрительности и репрессиям. Ныне эта версия ужесточилась и уверяет, что карать надо было больше и жестче: либеральное всепрощенчество обернулось-де либерализмом власти.

И здесь мы не были одиноки: аналогичная "охота на ведьм", как известно, была и в странах капитала. Как когда-то «призрак коммунизма» не давал покоя буржуазии и во всякой мысли о справедливости она читала призыв к коммунизму, так в советское время политанекдот становился поводом к аресту того, кто его рассказал, и проверки тех, кто слушал. Сознание вообще такая проститутка, которая может оправдать любое сатанинство под патриотическим соусом. Жаль, что, получая уроки первыми, мы к необходимым выводам приходим позднее.

В это же время "особы, приближенные к императорам", обласканные теоретики, занялись тщательной проверкой «правильности» ленинского положения "о возможности победы социализма в одной или нескольких странах". При «стопроцентном окружении» это мыслилось сомнительным. Развернулись дискуссии. Часть попыталась доказать, что Сталину туго пришлось, дабы защитить (в борьбе с Троцким и фракционерами) и провести в жизнь именно ленинизм. Репрессии как бы были его тяжким бременем, неизбежным, чтобы отстоять благие коммунистические цели и нейтрализовать нескончаемые атаки враждебных сил, сеющих на нашей территории "зубы дракона". Конечно, лично Сталин мог и, вероятно, поддерживал идею затаившихся врагов, потенциальных предателей, идеологически неустойчивых элементов, шпиономанию, но – скорее в русле срытой поддержки произведенного им подлога, нежели из искреннего сознания их опасности. В итоге всё оказалось перемешанным. На долгое время вперед. Все фронты внутренней и внешней, идейной и идеологической борьбы, без критериев различения врагов и товарищей, осознания меры и адекватности ответных действий.

Когда читаешь про это у наших матерых знатоков классовой борьбы, становится тошно и жутко на душе. Воистину нет ничего святого, когда совесть стелется под заказ.

Хрущев, ладно, в феврале 56-го на ХХ съезде КПСС разоблачил культ, а теоретики кругами и долгими десятилетиями водили страну за нос на своих диспутах, дискуссиях, конференциях, не доходя до главного и не давая другим сказать об этом. И что же: вместо заказанного коммунизма к 1980 году, потеряли и "реальный социализм", – но продолжают, как ни в чем не бывало, получать дополнительные пайки за звания, должности, посты, и ни один не отказался от них из угрызений совести. Вот что выходит, когда нет борьбы мнений и концы разногласий прячут в дутое единство перед врагом. Более того, теперь с большим рвением бросились поносить марксизм-ленинизм, за те же пайки. А сколько благодарственных слез пролили они на могилу номенклатурного выкормыша Гайдара, вычистившего (он тогда был премьером) Гознак, чтобы платить миллионы за каждый выстрел по Дому Советов, в соответствии, видимо, с требованиями «классовой борьбы»!

Дорогой читатель, каждая недодуманная в положительном направлении мысль оборачивается лавинами потерь человеческих жизней. Философы не имеют права не понимать этого. И выводы они должны делать раньше, чем росток истины сам прорвется через трагедию, как нарыв. Но гнусность состоит в том, что они, используя марксизм, как на дрожжах возносились к своему достатку, делали карьеры, превращали науку в средство для себя. То есть поступали так же, как, собственно, и Сталин в границах своих возможностей, не больно думая, что последует в перспективе для общества.

Теперь я абсолютно уверен, что если бы не Сталин, не его подтасовка в марксизме, приведшая к массовым репрессиям, не аресты и расправы в командных кругах Красной Армии, мы бы победили врага в Отечественной войне гораздо меньшей кровью и гораздо быстрее. Но простые люди чтят Сталина, потому что под его руководством они одолели такие тяжкие годы, вынесли неимоверные страдания, потери, утраты, но сохранили страну и человечность в своих отношениях. В некотором смысле они победили даже не благодаря, а вопреки Сталину. А «господа» либерал-демократы, по ненависти к нему, хотят у них это отнять, обесценить, а порой и унизить.

Но и "верные" марксисты не лучше. Что могут они положить на алтарь истины? Честь, совесть? Хорошо. Но где же их профессионализм, о котором они так долго распинались в период горбачевской вольницы? Они отклонили марксизм как руководящую доктрину, наделив ее статусом лишь наряду с другими. Минобр сдавило им яйца, а они сделали вид, что им не больно.

И пожалуйста, перестаньте думать, что до вас жили одни несмышленыши и дураки, что вы умнее предшествующих поколений, что люди начала ХХ столетия вошли в революцию по большевистскому обману, а не по собственному разумению и воле. Нет, они не были ни дураками, ни шаткими элементами. Те, что были репрессированы по заслуге, составили ничтожный процент от незаслуженно пострадавших. В этом – суть, а не в количестве репрессированных. Чего лить крокодиловы слезы, всех опуская в одну могилу? Прочтите "Крутой маршрут" Евгении Гинзбург. Едва ли не самая честная книга о репрессиях. Во всяком случае, много честнее солженицынского подвига в "шарашке".

Довольно заниматься голосованием, нанайской борьбой, надо углубиться в причинно-следственные связи. Понять, что, где, когда, откуда и как всё пошло.

3.

Проблема, породившая феномен Сталина, приведшая к искажению и отторжению социализма, – это отступление им от принципа и норм партийности. "Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью" – из ленинского «Письма к съезду» (ПСС, т. 45, с. 345).

Так Ленин предупреждал партию в декабре 1922 года. Но Сталин потом не только не осторожничал в пользовании властью. Он использовал свое положение для узурпации не только партийной, но и государственной власти (1936 г.). То есть порок личности, если он обнажился, не стоит на месте: амбиции подмывают и растут. Как и у нынешних божков, также несменяемых, образовавших подчиненные себе партии, при том же авторитаризме.

Став генсеком, Сталин автоматически стал и главным нарушителем норм и правил партийности. Что неудивительно, если исходить из возможностей.

Ленин в этом отношении был исключительный образец для лидеров, отличавшийся единством слова и дела. Он был создателем партии, разработчиком ее теории и программ. Он учил, что побеждать может только партия, которая в достижении своих целей руководствуется научными средствами. А эти средства вырабатываются ею во внутрипартийной борьбе идей. И поэтому он не только допускал споры, полемику, трения, даже войну между сотоварищами по партии, но и считал их единственно возможным способом выработки наиболее правильных решений. До принятия решения – споры, выяснение разнообразия мнений, выбор наиболее верного пути. После его принятия – дисциплина и единство действий. Диктат, зажим, интриги, сговор, напротив, способствуют закреплению ошибочных представлений и толкают партию к неверным действиям. Развитость внутрипартийной борьбы, считал Ленин, является показателем зрелости партии и условием ее побед над врагом.

Но именно эту борьбу Сталин и свернул, расправившись со многими оппонентами. То есть уничтожил источник, из которого мы могли и должны были расти. Своевременный далее отказ от диктатуры пролетариата мог бы превратить этот источник в реальное право для всех членов общества, не только членов партии. Вот была бы демократия! Расцвет индивидуального и коллективного творчества. Позыв способностей к развитию, общению, раскрытию талантов и дарований. Сталин, рожденный в свое время, увлеченный своей междоусобицей, не был готов к этому новому времени.

Конечно, Сталин споров не избегал, но вел их с преимуществом своего права голоса и не столько ради побед партии, сколько ради собственных побед в партии. Он позволял высказываться желающим, но сам, выбирая из предложенных более верное решение, определял конечный итог обсуждений своим последним словом, превращая, таким образом, свое мнение в критерий истинности и партийности. Он был, конечно, вождем, но еще больше играл роль вождя, чего никогда не позволял себе Ленин.

Позднее свободные дискуссии были сведены к минимуму либо проводились с заведомо обозначенным итогом. Эту манеру наследовали и последующие руководители. Ясно поэтому, что мы потеряли социализм не от "глобального вражеского окружения" или недостаточного опасения перед ним, а оттого, что изнутри была зажата вся система кровообращения. Мы сдавливали себе дыхание, не позволяя заложенным в нас возможностям расправить крылья.

Так сталинские нарушения принципа партийности, в силу значимости поста генсека и правящего положения партии, приняли значение государственного излома и отклонения от марксистско-ленинской линии развития. Либералы считают, что порок нашей системы был заложен в самом марксизме. Но это – неправда. Это было бы доказательно, если бы они знали марксизм лучше марксистов. Но этого нет. Зато амбиций и подлейшего куража во лжи выдавали и выдают на-гора.

Тем более что знание и понимание марксизма самими марксистами, вышедшими из эпохи диктатуры пролетариата, далеки от идеального и не могут быть критерием для сравнения. Легковесные ссылки на «геополитическое окружение и противостояние» всегда были наготове при любых неудачах практического руководства. Когда не знали, что и как делать и выходило худо, марксизм больше использовали как идеологическую агитку, а не как науку. Наконец, после провала ГКЧП нашли «агентов влияния», «пятую колонну», чуть ли не с развитой сетью в правительственных и близлежащих кругах. Ну, кто с этим спорит, что враг не дремлет и ищет лазеек? Но поймите же, наконец, что историческое развитие зависит не от «колонн», не от «влияния», а от причин, и если у вас достаточно колбасы, жилья и роддомов, то вражеские голоса умолкают. Вообще же причины лучше искать возле себя. Тогда есть надежда иметь более точную оценку происходящих событий. Побольше бы критичности к себе и поменьше ссылок на "внешние происки"!

 Когда народ в 1991 году, выйдя навстречу танковым колоннам, остановил дурашливое поигрывание мышцами ГКЧП, лидеры так называемой «демократии», будущие либералы, истолковали это событие как восстание против коммунистического режима, приписав это историческое действо собственным усилиям и заслуге. Коммунисты же, привыкшие всегда считать себя правыми, в особенности с позиций классовых интересов, поспешили объявить это "контрреволюцией".

Но не правы ни те, ни другие. «Как об отдельном человеке нельзя судить на основании того, что сам он о себе думает, точно так же нельзя судить о подобной эпохе переворота по ее сознанию. Наоборот, это сознание надо объяснить из противоречий материальной жизни…» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 13, с. 7).

Ни «антикоммунистического восстания», ни «контрреволюции» на самом деле не было. В действительности народ здесь сам проявил свою волю. И выступил не против социализма, а против номенклатурного сборища, не за возврат в прошлое, к капитализму, а за развитие общества вперед, в будущее. Точнее, не против привычного социального уклада и образа жизни, а против обанкротившейся надстройки, занимающейся больше собственными интересами, чем насущными проблемами общества. Нельзя ситуативные причины подставлять под базисные. Всё это было довольно обычной, стихийной Народно-демократической революцией, спровоцированной самим ГКЧП. И не под дудку «вражьих голосов», которые, конечно же, имели место, а от сознания собственного достоинства и исторического права на улучшение своей жизни.

Подобно тому как либералы посчитали эти события восстанием против коммунистического режима, бессовестно присвоив себе их результаты, коммунисты истолковали события как результат «заговора внутренних и внешних врагов», «черным переделом» закулисья. Фактически же правительственные верхи, вульгарно, диктаторски руководя социализмом, довели страну до ручки, а вину свалили на непонятливые низы и массы, обвиняя их в недостаточной преданности и подверженности влиянию Запада.

Если мы знаем теперь, что, откуда и как вышло, поняли, что все эти события – суть изнанка государственного излома, сталинской узурпации власти, сковавшей развитие социализма, то пора перестать называть рабочих пролетариатом, воров и грабителей – классом новой буржуазии. Нужно ставить вопрос не о новой социальной революции по прежнему образцу, а о взятии власти легитимным путем, через выборы, с последующим ее реформированием, принятием новой, исторически соответствующей социальной структуре общества Конституции. Далее – вопрос о возврате собственности народу, т.е. об исторической справедливости, с юридической ответственностью чинов и преступников, какие бы посты и места они ни занимали, о возврате нелегально покинувших страну капиталов, переход к новой системе управления экономикой, учитывающей творческие дарования работников. Нужен не новый путь, а исправление ошибок и изломов.

А иначе – новый передел неизбежен. Кровавый и ужасный. И опять в нем пострадают в большей степени совершенно не повинные люди. А жулье при этом будет восхищаться своим расчетливым умишком…

Чтобы вернуть в страну коммунизм – на научной основе, надо отмежеваться от Сталина и сталинизма. Часть коммунистов, конечно, отвернется от коммунистического знамени, но зато вернется под него другая, более совестливая и многочисленная.

Бойков Марк Васильевич

Комментарий «ЭФГ»: И все-таки я так и не понял: война, скажем, в Испании или тем более Великая Отечественная война была войной классовой, то есть социализма против капитализма, или же, как это утверждают современные либерал-православцы, войной Великой-Православной-В-Будущем-Рыночной-России с оккультными супостатами? Войной некоего общенародного капитализма (по Гитлеру) и некого общенародного социализма (вопреки Сталину)? И в данном случае неважно, мешал Сталин победе или помогал.

Потом, что это значит: мы могли проиграть в Великой Отечественной войне и… ничего бы в сущности явлений не изменилось?

С моей точки зрения, это как раз и стало бы ужасной победой сил капиталистической реакции над восходящими силами социализма, то есть победой в высшей степени классовой. В Испании вот социализм, понимаемый на тот период вполне как классовое явление, проиграл, и с тех пор Испания находится в состоянии социальной стагнации, более того – там восстановлена монархия.

Если уж на то пошло, социализм в России был явлением не только русским – на него до революции, можно сказать, весь земной шар пахал, по крайней мере его лучшая часть. (Поэтому если уж говорить о топологических границах явлений «снаружи-внутри», то я их так уж лихо с географическими поостерегся бы совмещать. Носителями буржуазного сознания в СССР были и отдельные личности, и целые социальные слои, так же как носителем пролетарского сознания в той же Германии был, скажем, Тельман и его партия коммунистов.)

 В этом смысле СССР был действительно государством всемирного пролетариата, и даже при дряхлеющем Брежневе мы, отрывая от себя куски и вызывая этим крайнее раздражение обуржуазивающихся слоев и националистов, помогали угнетенным и обездоленным (а это разве не пролетариат?), например, в Анголе и Никарагуа.

 Да, у СССР не сложились отношения со значительной частью «белого пролетариата» западных стран. Частично по вине советского руководства, но не в меньшей степени по причине того, что «белый пролетариат» Европы и Америки, во всяком случае его верхушка, обуржуазился (за счет колониальных и неоколониальных сверхдоходов) в очень высокой степени уже к началу XX века.

Алексей Петрович ПРОСКУРИН