О МАРКСИЗМЕ: СНОВА И СНОВА

1

В статье "Устарел ли марксизм?" ("ЭФГ" № 45 (833), ноябрь 2010 г.) полный генерал едва ли не всех академий заканчивает весьма претенциозно: «Сегодня первоочередной задачей коммунистов является создание современной марксистской теории, основанной на положениях марксизма-ленинизма». Странно!.. Разве марксизм, если он действительно марксизм, может устареть и быть несовременен? Ведь он охватывает диалектику развития с возникновения человеческого общества до его полного коммунистического расцвета.

Это не более чем тавтология: создать новую теорию на прежних основаниях. Возможно, речь идет о развитии самого марксизма-ленинизма применительно к современности? Ведь мир развивается. И не всё в соответствии с марксизмом.

Но разве эта проблема возникла сегодня? А не в 1960 г., перед принятием Программы строительства коммунизма? Или хотя бы с момента разоблачения культа личности Сталина, в 1956-м? И вообще, разве мы жили по Ленину после его кончины, когда он предупредил о несоответствии Сталина занимаемому посту, говоря, что «…это не мелочь, или это такая мелочь, которая может иметь решающее значение» (ПСС, т. 45, с. 346)?

Любой излом, даже в великом деле, начинается с мелочи! И продолжается как накопление мелочей. И разве теперь нам нужно создавать "свой" марксизм? Потому что якобы не реализовался, не подтвердился или устарел изначальный?

Может, правильнее будет вернуться к марксизму, чтобы досконально понять, что именно произошло и происходит с нами? Может, не марксизм виноват? Был бы марксизм в подлинном действии, а не иконой, вероятно, и не было бы разрушения социализма и уничтожения СССР, которые почему-то именуются "распадом", словно то была стихия.

Вопрос поэтому скорее не в том, устарел ли марксизм, а в том, что он есть на самом деле. Развелась тьма охотников обвинять марксизм, исправить или отказаться от него. Даже среди коммунистов. А между тем в советское время сотни тысяч кандидатов и докторов философских наук, якобы квалифицированных теоретиков, сумели так замутить истину, что дезориентировали и разоружили руководство страны и весь советский народ в их надеждах и стремлении к коммунизму.

Когда в идеологическую науку (30-е гг.) ввели материальную заинтересованность и субординацию степеней и званий, философия вообще начала прогибаться, подменяясь начетничеством и цитатничеством, зачастую урезанным и избирательным. То, что было невозможно в естественных науках, построенных на формулах, пышным цветом расцвело в философских дисциплинах. Борьба мнений стала управляемой, вне партийности и демократии. Критерий истинности подменялся услужливостью верхам. Печатались и продвигались чаще те, кому удавалось облегчиться от совести и чести. Даже Маркс не смог бы защитить свои взгляды в этих условиях. Материальный расчет стал могучим двигателем успешного искажения великой теории.

Владимир Акимович, говоря о сложностях ХХ в., отмечает, что идеологи разделились на догматиков и ревизионистов, этим обусловив поражение коммунистической идеологии.

«Творческого развития марксизма-ленинизма не было, – добавляет он. – Исключение составляли работы И.В. Сталина, в которых, надо отдать должное, положения марксизма и ленинизма развивались применительно к текущей ситуации и ближайшей перспективе. Но этого было явно недостаточно».

Увы, не могу согласиться с автором. Скорее, наоборот, этого было бы достаточно, если бы Сталин не извратил марксизм-ленинизм в одном из самых основных краеугольных вопросов. В вопросе о классах, которые, согласно диалектике, вместе возникнув, вместе должны и уничтожиться..

О чем речь? Стоя еще до 1934 года на точке зрения ленинизма и лининской Программы ВКП(б) 1919 года о бесклассовости строящегося социализма, Сталин при принятии социалистической Конституции в 1936 г. объявляет о ликвидации лишь эксплуататорских классов и о сохранении рабочих и крестьян в качестве трудящихся "классов". Трудящиеся, да, сохранились, но не в качестве классов, а в качестве трудовых слоев, наряду с народившейся к тому времени трудовой, социалистической интеллигенцией. Общество качественно изменилось, обрело однородность. И это надлежало признать и утвердить.

Социализм, согласно марксизму, – первая фаза коммунизма, социально однородное общество равноправных трудящихся слоев и потому коммунистическое, без эксплуататоров. Это роднит его с высшей фазой, которая наступает в дальнейшем по мере стирания социального разделения труда, устранения различий между умственным и физическим, промышленным и сельскохозяйственным видами труда. Классы, прекращая свое существование, превращаются в слои, а слои нивелируются в стирании различий.

Но Сталину не хотелось расставаться с диктатурой пролетариата, вознесшей его на вершину власти, и он объявляет социализм "классовым" обществом, чтобы сохранить диктатуру как личную опору. Продленная за грани переходного периода, рассчитанная на ликвидацию классов, диктатура пролетариата, однако, обернулась трагедией. Репрессии, случавшиеся и прежде, теперь приняли массовый характер, обрушившись на все слои общества, без особого разбору.

Согласно диалектике, всё в мире, пережившее себя, превращается в свою противоположность. Орудие во имя трудящихся обернулось для них карающим мечом.

Диалектика не терпит субъективизма. Признав социализм победившим, следовало далее отменить и диктатуру, утвердить власть не слоя даже, но – всего народа.

Таким образом, извращение марксизма-ленинизма, навязанный перенос диктатуры пролетариата за отведенные ей историей рамки стали именно той "мелочью", которая приняла "решающее значение". Только что рожденный, социализм оказался подвергнутым безобразному перекосу и излому. Не будь этого, мы победили бы германский фашизм гораздо быстрее и гораздо меньшей кровью. Гибель в репрессиях, особенно талантливых людей, разлилась морями крови по войне. Всё это дало козыри нашим критикам и врагам. Не случись сталинского излома, не произошло бы в последующем и ельцинского переворота, использовавшего естественное недовольство трудящихся масс, которое В.А. Ацюковский квалифицирует как "контрреволюцию".

В действительности народ своим волеизъявлением в 1991 г. подтвердил истинность марксизма: сбросил обанкротившуюся настройку, не соответствующую развившимся производственным отношениям. Другое дело, что народно-демократическим восстанием воспользовалась номенклатура "второго эшелона", преследующая свое выдвижение (1).

Чтобы покончить с болтовней о "классах" при социализме и "классах" в сегодняшней России, нужно отойти от бытующих базарно-кухонных представлений и вдуматься в научное определение классов, данное В.И. Лениным:

«Классы, это такие группы людей, из которых одна может себе присваивать труд другой, благодаря различию их места в определенном укладе общественного хозяйства» ("Великий почин", ПСС, т. 39, с. 15).

«…Разделение общества на классы – значит, разделение на такие группы людей, из которых одни постоянно могут присваивать труд других, где один эксплуатирует другого» ("О государстве", ПСС, т. 39, с. 69).

«...Наша цель, как цель всемирного социализма, есть уничтожение классов, а классы – это такие группы, из которых одна может жить трудом другой, одна присваивает себе труд другой» ("Заключительная речь при закрытии съезда 9 декабря", т. 39, с. 433).

А теперь спросите себя: были ли классы при социализме? Не верите мне – возьмите в Ленинской библиотеке и прочтите сборник Азчериздата, выпущенный в Ростове-на-Дону в 1936 году, накануне принятия сталинской Конституции, под красноречивым названием «О ликвидации классов в СССР», в позитивном значении этого факта.

Предвижу массу читателей, готовых выпрыгнуть из штанов, чтобы сразу доказывать: «А вот нынешние предприниматели, бизнесмены разве не присваивают труд других?» Да, присваивают, но не как класс, а как воры, воры общественной собственности, природных богатств, чужого труда. Присваивают с помощью предавшей народ власти, сливающейся с ними в экстазе взаимного обогащения. Коррупция – тому свидетельство.

Воры присваивают, но по законам развитых государств краденое не может считаться их собственностью и подлежит возврату исконному владельцу. Потому что не воровство, а труд создает собственность. А наши "бизнесмены", скупающие себе земли и острова, команды и клубы, строящие рекордные яхты и дворцы, сами не создали ничего, занимаются отторжением чужого через сговор и рейдерство, аукционы и перепродажи, финансовыми аферами, закреплением и охраной краденого, а также… скупкой партий и голосов для легализации своих действий и лживых прав.

Их воровство, начавшееся с расстрела Белого дома, не есть эксплуатация во времени, как в классовом обществе, а именно разовое отчуждение, хотя и в несколько приемов (2). Поэтому речь должна идти не о повторной социалистической революции, по Ацюковскому, а об антикриминальной. Не о крови на улицах, а о разбирательстве в судах, но, разумеется, не в тех судах, что созданы ельцинской камарильей и либеральными эпигонами, а в народных судах, с участием тружеников и публичной отчетностью (3).

В действительности ни одно из положений марксизма не устарело. Всё развивалось по установленным им законам, только в негативной проекции. То есть деградация страны происходила не из-за каких-то упущений марксизма, а вследствие его извращений сверху и повсеместного насилия над диалектикой. К сожалению, этого не видит Ацюковский и, вместо разоблачения недавних попутчиков, призывающих "не следовать марксизму-ленинизму, а создавать обществоведческое учение заново", пытается с места в карьер именно подправить марксизм-ленинизм, а не откорректировать перекошенную практику.

Но, увы, то, что он наговорил из благих побуждений о "различиях социализма и коммунизма", о сохранении "государства на века", о переходе "диктатуры пролетариата в диктатуру трудящихся", о "социальной революции вообще", невозможно читать без слез умиления. Эклектика – не более того! Ибо эти рассуждения льют воду на мельницу «дурной бесконечности», фактически отвергаемой историческим развитием.

История не есть полигон механической повторяемости. Она есть качественное восхождение со ступени на ступень, несмотря на случающиеся временные срывы в линии прогресса. Пути прогресса извилисты, но необоримы. И они всегда дают сигналы!

 2

Такие сигналы были и в нашем обществе. Но их не замечали: время было тяжелое, не до того было. Не заметил их и Ацюковский, хотя ему, как представителю когорты изобретателей, следовало бы это сделать и оценить их значение. Но сделал это не он, а писатель Владимир Дудинцев, написавший книгу "Не хлебом единым" – о горении и мытарствах одиночек, рационализаторов и изобретателей, вступающих в бой с партийно-государственной машиной ради технического прогресса и лучшей жизни народа.

Интересна динамика роста численности этих людей. В 1940 и 1950 гг. примерно равно: 526 и 555 тыс. чел. соответственно. В 1955 г. – уже 1 млн. 139 тыс. В 1965 г. – 2 млн. 935 тыс. В 1975 – 4 млн. 336 тыс. К середине 80-х, к восшествию Горбачева, – 14 млн. чел. (ЦС ВОИР). Это была новая формация людей, показывавшая своим рождением факт действительной победы социализма, из всех слоев общества, вне пресловутой классовой принадлежности.

Как отдельные личности новаторы, рационализаторы и изобретатели появлялись во все времена и эпохи. Собственно, с их появления возникло само человеческое общество, с преодоления животного рефлекса и изобретения первых простейших орудий. Но их рождение как движущей силы было обусловлено победой социализма.

Таких людей, уникальных в своем роде, но в массовом масштабе, не знал прежде ни один общественно-политический строй. Нужно было взять средства производства в свою собственность, чтобы трудящиеся начали проявлять к ним творческие дарования. Те, которые когда-то создали каменный топор, овладели огнем, отпилили кругляк от ствола дерева, чтобы сделать колесо; сшить парус из накидок, чтобы плот стал управляем. Если первая, слепая революционность рабов выражалась в крушении орудий труда, то высшая революционность освободившихся от гнета тружеников выразилась, наоборот, в совершенствовании этих орудий.

Творческие способности оказались не классовой принадлежностью избранных, а родовым признаком человека. Новаторство, следовательно, выступает наследником преобразовательских усилий труда и прямым преемником революционных устремлений пролетариата, исторически соединяя то и другое, переходя от преобразования общества к преобразованию машин, орудий, приспособлений и самих себя тоже.

Марксизм дал верную теорию развития общества на основе материалистического понимания природы и общества. И мы должны не пересматривать ее, а продолжать. Социализм обязывал нас к следующему шагу – к материалистическому же пониманию человека. В самом определении предмета философии человек оказался за скобками:

«Философия, – говорится в нем, – есть наука о наиболее общих закономерностях развития природы, общества и человеческого мышления». Человеческое мышление оказалось в отрыве от своего субъекта, рассматривалось лишь со стороны общественной обусловленности, тогда как индивидуальное оно имеет свои степени свободы и зависимости. Разность мышления определяется не только разностью социальных условий, но и разностью самих его носителей в одних и тех же условиях. Нужно поэтому выйти на понимание человека в обществе как его исходной клеточки, т.е. достроить материализм доверху.

Посылки такого понимания заложены К. Марксом в коммунистическом принципе будущего общества: "Каждый по способностям, каждому по потребностям" (Маркс К. и Энгельс Ф. Критика Готской программы. Соч., т. 19, с. 20).

Способности и потребности – вот подлинные движители человека. Не "душа и тело", как говорил Платон, а созидательное и потребительское начала, взаимно предполагающие и отрицающие друг друга, состоящие в противоречии друг к другу.

Но вопрос: откуда они? Естественно, от природы. Любая биологическая особь (микроб, растение, животное) имеет их в зачаточной форме как приспособительные задатки и органические потребности, развивающееся взаимодействие между которыми является законом ее выживаемости и совершенствования вида в целом.

А здесь они откуда? Естественно, из неживой материи. Помните по физике: сколько в одном месте убудет, столько же в другом прибавится. Как в микро-, так и макромире. Ни одна частица, тело или их система не образуются иначе, как через употребление других частиц, тел или систем. Всякий процесс развития движется в противоположности "созидания" и "потребления", где одно выступает обратной стороной другого. Круговорот веществ в мире есть выражение их единства.

"Созидание" и "потребление", следовательно, – это всеобщий закон мироздания. Дело тут в сути, связи, а не в словесном обозначении. И человек выступает концентрированным носителем этого сквозного, стержневого противоречия всей материи, будучи (именно он, а не бог) вершиной в ее пирамиде. Но, соответственно, в более развитой форме, ввиду того, что созидание и потребление предстают у него в крайней обособленности и противоречивости, в силу наивысшей целевой противоположности начал. Человек не отделен от мира, он – его обостренное противоречивое продолжение, потому что два эти начала не уравновешены и в нем обязательно берет верх либо созидатель, либо потребитель. Тут-то всё и начинается!

Уже в древности, становясь человеками, люди начали делиться на созидателей и потребителей. Неосознанно. Первобытный коммунизм, как социально однородное, неструктурированное общество, потенциально уже содержал в своем чреве предстоящий раскол на классы: рабов и рабовладельцев, определивший будущее развитие на века. Потребители в нем, богатея, превращались в правителей и угнетателей. Созидатели, нищая, – в тружеников и слуг.

Это же самое деление стихийно проявлялось и далее. Происходит и в семье. Не избежал этого и социализм. Человек-то остался тем же, с тем же реактором в голове. Но одни гребли под себя, удобно располагаясь в управленческих структурах, а другие, внизу, сознательно или вынужденно работали на общество. А в перестроечное и либерально-реформенное время эта порочная практика вновь приняла чудовищные формы. Провозглашенный приоритет личного интереса и потребительских амбиций, избавленный от ограничений, проник во все поры и пласты населения, образуя уродливые спайки в разделении и спецификациях "труда". Профессор мог стать предводителем банды, а главарь банды – губернатором края. А что уж говорить о служителях Фемиды, взявших под опеку преступность и произвол, лавируя между законом и интересами?

Увы, коммунизм, однажды возникнув, никогда не кончался. Его просто отнимали у трудящихся потребители, что и сегодня происходит у некоторых обезьян: что больше говорит о происхождении человека, чем что-либо другое. Пока социологи упражняются нелепыми опросами, общество гниет, а два великих "имитатора", с умным выражением лица, не ведают, что творят.

Маркс был тысячу раз прав, говоря об уничтожении буржуазного государства в социалистической революции, а по мере превращения социализма в коммунизм и о его полном отмирании: «переходе от управления людьми к управлению производственными процессами». Однако, остановившись у самого порога материалистического понимания человека, он не мог предположить, что именно государство после устранения классов станет удобным прибежищем воинствующих потребителей и властолюбцев. Типа Сталина, Горбачёва, Ельцина. Вместе с приспешниками типа Берии, Яковлева, Гайдара, Бурбулиса, Миграняна, Шахрая, Чубайса, Ясина, Лившица, Костикова, Сатарова и многих-многих др. Им несть числа, заинтересованным в сохранении государства, не допускающим и мысли о его отмирании. Поэтому речь теперь может идти только о его последовательном упразднении, а не об отмирании или "укреплении на века".

Воинственный расстрел от Хрущёва и Ельцина, рецидив сталинского умиротворения народов, обнажил проблему, которая при Марксе была не видна. Присвоение, накопление, угнетение К. Маркс полагал классовым признаком, а они оказались общечеловеческим. Простой рабочий может-таки стать деспотом и угнетателем, если он шкурник от природы.

Теперь человечество достигло таких пределов, что стихийное течение противоречий может кончиться всеобщей катастрофой. Эти опасения подтверждает и определившаяся во второй половине ХХ в. научная концепция Поршнева-Диденко о четырех врожденных воспроизводящихся подвидах человеческого рода. Это: суперанималы (злобные хищники, нелюди); суггесторы (коварные приспособленцы, псевдолюди); диффузные (аморфные трудяги) и неоантропы (творческие старатели). Первые два психофизических вида уже с рождения вызревают как претенденты и борцы за власть, будущие тираны и преступники. Вторые два – подавляемая масса и задумывающиеся о ценностях творческие умельцы. Власть обычно принадлежит первым, вторые – суть труженики.

Мы сегодня удивляемся, откуда у нас такие управленцы и чиновники, ненасытные олигархи и воры. Да всё оттуда же, из первобытного времени. Изменилась форма (она стала цивильной), но не суть человека. Людей поэтому следует отличать не по тому, кем они хотят казаться, а по тому, что ими движет: способности или потребности. Рассмотрение человека с позиций "классовой" принадлежности, партийной, клановой и пр. видов, уже исчезнувших и истертых, ничего нам не прибавляет, только камуфлирует.

В этой связи для начальной чистки государства необходимо произвести надлежащие реформы. Раз нет классов, не должно быть и партий, якобы выражающих их интересы. В реальности их и нет. Их поэтому следует распустить всех разом, указом президента (4).  

Во властные структуры должны избираться не претенциозные божки, а выделяемые общественными движениями люди, занимающиеся делом ради улучшения жизни народа. Такие люди, действующие внутри местных организаций, более чутки к его обидам, страданиям и чаяниям. Их легко будет и отзывать, если они будут изменять делу.

Для зачисления в госслужащие необходимо будет ввести проверку на пригодность занимаемой должности с помощью не экзаменов, а детектора лжи, который бы определял наличие затаившихся помыслов соискателя, помимо его собственной воли.

Также необходимо СМИ и ТВ переподчинить от частных владельцев и компаний властным структурам и государственному финансированию. Это необходимо, чтобы расчистить среду обитания для нормальных жителей страны и носителей прогресса.

  3

Если мы поняли, что есть человек, задача построения полного коммунизма решаема.

Известно, что потребители всех мастей сразу же ополчились на выдвинутый Марксом коммунистический принцип, издеваясь по его поводу, изобличая в утопичности. Сейчас, впрочем, и большинство коммунистов тоже не верят в его осуществимость. Вроде как отрезвели!

Однако люди, если они – люди, отличаются между собой и от всего живого в первую очередь способностями, а не потребностями. Человек, следовательно, настолько человек, насколько он созидатель. Потребности же, наоборот, роднят его с животными, а концентрированность на них рождает звероподобность, ведущую к преступности. Когда потребности у человека стоят на первом месте, они нивелируют его личность и деформируют способности, ориентируя их на борьбу, а не созидание. Мы поэтому имеем массу высокообразованного зверья, посаженного в кресла управления, изображающего из себя "средний класс", который правит трудящимися и отравляет их самосознание.

Однако именно способности являются критерием действительного человека. Свобода поэтому должна мыслиться в первую очередь для способностей, созидательного начала, а не потребительского. У нас же всё перевернуто вверх дном.

Надо глубже врезаться в диалектическую спираль человеческого противоречия, чтобы понять, отчего зависит общий успех. Созидательное начало, как и сам человек, тоже делится – на умственные и физические способности. Открыв решающее значение способностей, мы понимаем, что ведущую роль в них играют умственные, потому что они делают физическую силу умелой, квалифицированной: даже в кулачном бою чаще побеждает не громила, а умный боец.

Это значит, что с рождения в человеке надо развивать не потребности, а способности; а в способностях – в первую очередь  умственные, потому что физические дарования даются природой. Но как развивать умственные? Они тоже делятся.

Есть просто рефлексивные умственные способности, действующие автоматически (математического счета, логического стереотипа, укоренившейся привычки, т.е. условно-рефлекторные), и есть уникально-человеческие, творческие способности. Вот их-то и следует развивать в первую очередь, хотя развивают обычно, на том стоит школа, механические умственные способности, загружая голову знаниями.

Диалектика, однако, разделяет и творческие способности. По специализации – на критические и конструктивные, взаимно предполагающие друг друга и противоборствующие друг другу. Как в индивидуальном, так и в общественном приложении.

Можно, например, вспомнить, как наша гуманитарная интеллигенция (артисты, режиссеры, журналисты, художники) при переходе от перестройки к реформам, когда запахло жареным, бросилась поносить всё советское и социалистическое, чтобы оказаться в фаворе, употребляя при этом, по причине недостатка позитивного подхода, исключительно критические способности. Это отозвалось трагедией народа.

И можно вспомнить, с другой стороны, новаторское движение в советское время, отличавшееся конструктивностью подхода, но тормозимое правящей элитой из-за нехватки собственной самокритичности и должной конструктивности мышления. Именно новаторы, рационализаторы и изобретатели, отвечая своему историческому призванию, самовольно начали строить коммунизм, игнорируя застойную политику Политбюро.

Ленин учил, что «производительность труда – это самое важное, самое главное для победы нового общественного строя». Но простой рабочий и крестьянин, взяв в руки власть и оставаясь физическим тружеником, не создает и не может создать высшей производительности труда. Он может, положим, ценой перенапряжения выдать вдвое больше продукции, чем прежде. Но соответственно вдвое больше при этом израсходует и себя, и машину. Общее соотношение между трудом и конечным итогом останется неизменным. Такой труд не экономит, а увеличивает совокупные издержки на единицу продукции, потому что фактически не меняет способа производства.

Конечно, мы создавали научно-исследовательские институты, конструкторские бюро, нередко враждовавшие с вольными изобретателями. Но и там работали по принципу наращивания объемов и интенсификации труда. И поэтому вся страна работала с великим перенапряжением, вместо того чтобы за счет конструктивного творчества, с уменьшением затрат и усилий, достигать большего и качественного результата.

Однако ситуация менялась, когда труженик сам переводил свое внимание с конца на начало производства, с продукта на средства производства и начинал совершенствовать орудия. Он становился, таким образом, подлинным хозяином производства, полагая в нем позитивные конструктивные изменения. Здесь, следовательно, минуя начальников, без спроса, он вступал в "управление вещами и производственными процессами", становился уничтожителем государства.

Парадокс, однако, состоял в том, что эти институты и учреждения, чувствуя подвох, выстраивали ему заборы на пути к признанию и внедрению. Дело, однако, приходило к обоюдному согласию, если автор расширял список причастных к проекту лиц и они, соответственно, включались в распределительные отношения.

Это есть наследие первобытного коммунизма и государства, претендующего вечно диктовать свою волю. Но так не должно быть, чтобы извлекать себе выгоду только из своего положения. Это безнравственно и античеловечно.

Если мы поняли, какие человеческие способности ответственны за будущее, мы должны доверить свою жизнь и производство не чиновникам, преследующим выгоду, а новаторам, совершенствующим мир. Нужны не Сколково, не силиконовые долины по типу Дубны, Королёва, Зеленограда. Это повторение пройденного, т.е. вливание средств не столько по таланту, сколько по положению. Нужна не "модернизация", упирающаяся в отдельные достижения отдельных умников, а постоянная деятельность новой движущей силы, охватывающая все стороны производственной деятельности и вбирающая в себя всё новые таланты во всех сферах и во имя всех людей.

Для этого надо немного: ввести частичное, постоянное, в определенном проценте от экономического эффекта предложения, дополнительное денежное отчисление в пользу рационализатора и изобретателя и выплачивать его, пока идея приносит доход. То есть перейти от премиальной системы вознаграждения к постоянству оплаты за постоянный труд. Не поддержки ради, а справедливости – во имя! (5)

Заметьте: здесь не понадобится ни рубля предварительных вложений, а прибыли польются потоком. Потому что залежи талантов не сопоставимы ни с какими природными ресурсами, которые при интенсивном извлечении только тают, а здесь, напротив, чем больше их используют, тем быстрее они прирастают и расцветают.

Само собой разумеется, что при такой оплате новаторы будут заинтересованы в подаче не множества мелких предложений, обещающих легкую, но короткую отдачу, а более редких, но фундаментальных разработок, предполагающих более значительный экономический и протяженный во времени эффект.

Соответственно осознается и повысится заинтересованность новатора в углублении старых и приобретении новых знаний. Для него необходимо будет создать консультационные пункты и разрешить свободное посещение занятий в институтах, зачастую с полупустыми аудиториями. Ему не понадобится сдавать экзамены и приобретать профессию – знания будут работать в непосредственном приложении. Из частного владения они будут становиться всеобщим средством производства, чем и были с древнейших времен.

Несколько крупных, с высокой эффективностью и к тому же внедренных в разных регионах страны разработок – и новатор (богатыми действительно должны становиться не воры, а новаторы-труженики) вполне может быть отпущен в вольное плавание. То есть освобожден от обязательного посещения родного предприятия, с мандатом доступа к другим предприятиям, где его новаторский почин может оказаться полезным. Тогда в свободном обмене с местными рационализаторами и тружениками начнет развиваться коллективное творчество и универсальное общение людей.

Поскольку новаторы будут получать часть создаваемой ими стоимости, постольку другая, большая и всё возрастающая часть будет направляться на повышение заработной платы остальным труженикам. Будет также происходить и снижение цен на товары массового спроса, себестоимость которых к тому же при рационализации производства будет понижаться, создавая всё большую емкость, покупательную способность рубля.

Кроме того, начнет сокращаться и сменная занятость. С течением времени она будет длиться не по 8 часов в 3 смены, не по 6 часов в 4 смены, а по 4-3-2 часа в день, с последующим сокращением и количества рабочих дней в неделю. А эта возрастающая свобода для остальных тружеников будет представлять собой условия и для их превращения в новаторов. Творческий труд (сейчас только способности) станет всеобщим.

Физический труд будет заменяться физкультурой и спортом. Гармонизируются отношения в семье, дети станут счастливее. Человек будет становиться выше, краше, здоровее и нравственнее. Государство при этом действительно начнет отмирать, переходя от управления людьми к регулированию вещей.

Конечно, для этого предстоит избрать новую власть, соответствующую историческим запросам, и осуществить не социалистическую революцию с экспроприацией средств производства, а реверсию собственности, т.е. возврат ее подлинному создателю и владельцу, восстановив историческую справедливость, разоблачив при этом сталинскую фальсификацию марксизма-ленинизма и поругание народа ельцинской реформацией.

Что делать с ворьем и жульем? Кого-то посадить, кого-то выкинуть за границу, кто-то сам сбежит. А кого-то поставить на прежнее место – директорами и специалистами с повышенной по сложности и квалификации работы зарплатой, если сдача захваченного добра будет добровольной. Срок выезда за границу с награбленными средствами – не более месяца.

Реакции заграницы бояться не следует. Она ожидаема. И будет положительной. Приток крупных дармовых капиталов спасет им и долларовую, и евро-зону от углубляющегося кризиса и возможного краха всей капиталистической системы. Нам поэтому не о чем, собственно, жалеть. Мы потеряли бы гораздо больше, если бы системы КПСС и ГКЧП продолжали  править страной по-прежнему, по-старому6. Зато прерыванием своего развития мы избежали 3-й Мировой войны, и она не грозит в будущем.

Мы будем дружить со всеми странами мира и "побеждать" капитализм высшей производительностью труда, что в конечном счете будет благом для всех. Человечество не может прийти к распределению "по потребностям", если не реализует принцип "каждый – по способностям".

Марк Васильевич Бойков

Комментарий главного редактора «ЭФГ»

(1). Автор очень сильно упрощает и даже примитивизирует рассмотрение исторического процесса.

Действительно в 1986–1991 гг. была предпринята    скорее интуитивная , чем научно-обоснованная   попытка привести в соответствие сильно выросшие производительные силы социализма и его производственные отношения. При этом попытка «революции сверху» была инициирована сверху самой КПСС и поддержана значительной частью номенклатуры во главе с Горбачёвым. Как всем известно, эта попытка получила название перестройки.

К сожалению, масштаб личности Горбачёва, а также путаность и непродуманность основных концепций перестройки не позволили решить те исторические задачи и ответить на те вызовы, которые время поставило перед страной.

 Автор, находясь в плену своей собственной модели об историческом процессе, совершено не обращает внимания на реальные факты. Например, на то, что наряду с прогрессивной, эволюционно-революционной компонентой в перестройке стремительно нарастала и откровенно контрреволюционная, реставраторская, прокапиталистическая компонента. Можно спорить и рассуждать о том, откуда она появилась, но сам факт ее наличия отрицать не осмелится никто.

Именно она в дальнейшем кристаллизовалась и персонифицировалась в личностях Ельцина и значительной части его сподвижников, тех, кого М.В. Бойков пафосно и, к сожалению, очень недифференцированно именует «революционерами». Именно эта компонента, которая по своему мировоззрению потенциально представляла собой российский сегмент всемирного класса буржуазии, в дальнейшем одержала убедительную победу. А потенциально готовая к тому, чтобы стать буржуазией, часть общества (от теневиков и криминала до коррупционеров и переродившихся чиновников) стала таковой в реальности.

 События августа 1991 года уже представляли собой почти равновесную смесь из революционной и контрреволюционной компонент: недаром на баррикадах августа были как социалисты-романтики, поверившие в перестройку и Горбачёва и мечтавшие о «новом социализме с человеческим лицом», так и откровенные капитализаторы страны вроде Г. Попова, К. Борового, А. Собчака и антисоветчики вроде В. Новодворской. А затем сразу же началось сползание к откровенной контрреволюции, которая ознаменовала свою победу в перевороте 1993 года и расстреле Дома Советов.

В этой связи выступление ГКЧП также не следует трактовать упрощенно-примитивно однозначно, как это делает автор, – в качестве желудочной реакции номенклатуры на «революционное» выступление народа.

С нашей точки зрения, ГКЧП пытался путано и невнятно, но все-таки отреагировать именно на нараставшую угрозу капитализации страны, а вовсе не на попытку обновления, как таковую. Так что в этой своей, антикапитализаторской части ГКЧП был вполне прогрессивным явлением. Это была закономерная охранительная реакция тогда еще социалистической системы на попытку ее разрушения.

Безусловно, в составе ГКЧП имели место и откровенно консервативные силы, которые не принимали перестройку в принципе. Однако, на наш взгляд, не они задавали тон даже в ГКЧП, иначе степень жесткости проведения мероприятий была бы совершенно иной.

Внутренняя противоречивость результировалась в маловразумительном поведении ГКЧП и быстро последовавшем крахе.

(2). Западный капитализм очень во многих случаях начинался также с актов разового отчуждения: грабительских войн, пиратских захватов, колониальных экспедиций и свирепых огораживаний. Как бы ни происходило первоначальное накопление капитала: в полном соответствии с волеизъявлением народа, выбравшим себе такого президента, какой был избран в Российской Федерации, и согласно принятым Верховным Советом и Госдумой законам о приватизации или абсолютно «по понятиям», далее всё равно наступает эксплуатация человека человеком. И сегодня ее новейшая история в нашей стране уже насчитывает более двадцати лет, то есть целое поколение россиян родилось, выросло и вступило в самостоятельную жизнь именно в этих социальных условиях.

(3). М.В. Бойков смешивает вопрос о генезисе нынешнего класса собственников с их классовой сущностью. Генезис может быть каким угодно: тюремные нары, лаборатории РАН, престижные кабинеты на Лубянке или Старой площади. А суть в том, что именно эти люди являются сейчас собственниками огромной части средств производства в нашей стране. Кстати, среди собственников крупнейших состояний России практически нет персонажей, в советское время занимавших достаточно высокие посты в партийной, советской или силовой номенклатурах СССР.

(4). Весьма и весьма странный призыв для публициста, считающего себя левым и рекламирующего себя в качестве такового!

(5). Основная позитивная идея М.В. Бойкова, состоящая в персонализации вознаграждения за изобретательство, при всей своей внешней привлекательности, достаточно сложна в реализации при более тщательном ее рассмотрении.

Ни для кого не секрет, что в современных условиях подлинные научные открытия и крупные технические изобретения, как правило, совершаются мощными научными и конструкторскими коллективами, против определяющей роли которых как раз М.В. Бойков и восстает. Но эпоха изобретателей-одиночек давно закончилась, а реальное организационно-финансовое вычленение отдельного творческого вклада, например из труда почти 300 тысяч человек, которые были заняты в создании «Бурана», хотя трудились на разных предприятиях, представляет собой значительно более сложную проблему, чем просто утопические, хотя и, несомненно, благие пожелания.

Не поэтому ли за весь постсоветский период, когда отдельным изобретателям, казалось бы, никто не мешает свободно создавать, патентовать и продавать свои идеи и изделия, мы что-то не наблюдаем широкого потока отечественных нововведений и усовершенствований?

6. Еще раз приходится, увы, констатировать, что М.В. Бойков «не заметил» попытки реальной «революции сверху», которая была предпринята самой КПСС, инициировавшей появление в стране и многопартийности, и свободы слова, и пр., пытаясь выдать за «революцию» очень и очень разношерстное и противоречивое по своим движущим силам выступление масс 19–22 августа 1991 года. Поэтому его в данном контексте абсолютно непонятное высказывание о том, что КПСС продолжала бы  «править страной по-прежнему, по-старому», повисает в воздухе.

Потери же за двадцать постсоциалистических, неокапиталистических лет настолько чудовищны во всех аспектах человеческой жизни: экономическом, духовном, демографическом, что сравнивать их просто не с чем, и рассуждения о том, что нам собственно не о чем жалеть, выглядят на этом фоне кощунственно.

А домыслы автора о том, чтобы было бы, если бы… оставим на его совести. Это не известно никому.