Ёжик

В одной деревне жил мужик лет шестидесяти. Михаилом звали. Было у него два взрослых сына и одна взрослая дочка.

Однажды, по весне, померла у Михаила жена. Хорошая была жена, душевная. Вечно мужу угождала. Бывало, придет он домой пьяный, как и обычный ныне селянин, так она его не ругает, хотя надо бы как следует, а начинает жалеть, выговаривает:

– Миня, ты ведь мужик хороший, работящий. Меня вот никогда не бьешь. Из дома ничего не тащишь. Зачем пьянствуешь-то? Ведь я за то тебя и полюбила, что добрый и домашний.

Мужик отвернется. Ему вроде как и стыдно, совестно. А как не пить? Работы в колхозе нет, податься некуда.

Так и проходили дни, пока не случилась беда. Пошла жена в сельмаг за продуктами и прямо с лестницы упала, да так неудачно, прямо виском об торчавшую на земле железяку.

Михаил вроде бы после похорон держался, но потом такая на него тоска нашла. Сил не было находиться дома. Без бутылки уже и не жилось. Он запирался у себя в мастерской, напивался и спал как убитый.

Прошла зима, весна. Пришло лето, осень. И пошел как-то старик в лес за грибами. День был необыкновенный: теплый, сухой, особенный лесной воздух распространялся на всем пространстве. Каждая веточка, каждая птичка, листочек, ягодка, да и даже откуда-то выпрыгивающие лягушки удивляли. Ходил долго, до вечера. Потом увидел полянку, присел на какой-то пенек и вдруг заметил необычное. На траве спал ёжик, розовым брюхом кверху, лапки в стороны. Спит, сопит, хрюкает. Михаил взял веточку, стал щекотать ему брюшко. Ёжик свернулся калачиком, выпустил колючки, но спать, видимо, так хочется, на солнышке разморило, что он снова раскрылся.

– Ну, ты чего? – стал ругать его Михаил. – Собака пробежит или еще какой-нибудь зверь – и будет тебе хана. Давай, давай закрывайся, – и снова ткнул его в брюхо веткой.

Ёжик свернулся и тут же раскрылся.

– Глупый. – Михаил взял ёжика в руки и положил в сумку. Ведь как пить дать сожрут.

Уже дома старик зашел к себе в мастерскую, нашел большой ящик и бережно положил зверюшку на дно.

Когда ёжик очнулся, то начал метаться из угла в угол. Михаил, услышав шебуршание в ящике, тут же пошел смотреть, что делает его новый друг. Тот тыркался носом в углы, вставал на задние лапки, стараясь перелезть через фанерную стенку, но так как прыгать не умел, то только и мог делать, что крутиться вдоль препятствия.

Старик поглядывал на зверушку да похохатывал. Особенно смешило почему-то стояние ёжика на тоненьких задних лапках. Он слепо рассматривал окружающее, обдумывая что-то свое животное.

– Ну, чего? – говорил ему старик. – Попался? Вот, брат, попался. Будешь теперь у меня жить. Не нравится? Ну, это сейчас. Потом, когда успокоишься, понравится. Я маленьких не обижаю. Чего? Чего смотришь? Капустки хочешь? Вижу, что хочешь.

Дед ушел за зеленью, а когда принес еду, то снова стал разговаривать с ёжиком.

– На, витаминчиков пожуй. Тебе это надо. Я вот старый и беззубый, но тоже жую. Чего, не веришь? Смотри.

Ёжик уставился на жующего деда.

 – Видишь? Давай, давай нажимай.

Так проходили дни и вечера старика и ёжика. Старик долго и нудно разговаривал с животиной, рассказывая о своем житье-бытье.

– Вот был когда-то я молодой. По девкам всё бегал. Чего, не веришь? Было дело. Я, бывало, шел в наш клуб, а там девок – куры не клюют. Я то к одной, то к другой. Нашел себе, помню, такую, ершистую. Как ты, колючая была. Всё не подступись. Я и так ее, и этак. Ну, никак. Колючая. И нашла она себе потом другого. Помню, как я на нее обиделся. Жутко. Всё забыть не мог. А потом я женился. Детей завел. И всё забыл. Жил да жил. А теперь вот один остался. Жена вот померла. Тебе-то сколько? Небось, как мне. Нет? Хочешь сказать, что меньше? Да не. Ты ведь тоже седенький. Ну ладно, не фырчи. Молодой-молодой. Согласен. Мы тебе еще подругу найдем. Хочешь молодуху? Правда, колючую. Хочешь? Вижу, что хочешь. Найдем. Только попозже. А я уже старый в любовь играть. Пора о другом думать.

По деревне меж тем пошел слух, что Миня сошел сума: ёжика себе завел, как самого лучшего друга. Только с ним одним общается. Только его одного признает. Даже выгуливать стал, как какое-нибудь домашнее животное, поместив его в обычную авоську. Все жители деревни похохатывали, когда видели странную парочку на улице. Ёжик старался выбраться из авоськи, но дед резко поднимал сетку, и тогда тоненькие короткие ножки зверька смешно болтыхались в воздухе.

– Ты чего? – выговаривал Миня, заглядывая в маленькие бусинки глаз ёжика. – Гулять не хочешь? Дурачок. Все гуляют. Вон даже кошка Муська гуляет. Видишь? Кыс-кыс, – звал он рыжую кошку. Та хищно поглядывала на бултыхающуюся в авоське колючую жертву. – Видишь, и она гуляет.

Дети поглядывали на отца. Ну, точно, дурью мается. Не зря говорят, что старый, как малый. И этого стало заносить с возрастом. Тогда решили дети снова отца женить, хоть на человека походить будет. Старший сын даже ради такого дела пошел к известной на всю деревню бабке Дуньке, опытной самогонщице, которая попутно собирала все местные сплетни и соответственно знала обо всем и обо всех.

– Слышь, – начал он с разбега, – у нас дед с ума сходит. Женить его надо. Помоги невесту найти.

Бабка прищурилась, разглядывая великовозрастного детину, стоящего на пороге.

– Ну, чё он нас позорит? Вся деревня смеется над ним, да и над нами. С каким-то ёжиком мотается повсюду. Словно собачку таскает за собой. Пускай с женой гуляет, как все нормальные люди.

Бабка подумала-подумала, да и прикинула, что хорошо бы к деду свою старую приятельницу Надьку пристроить. Тоже бобылем скитается. Ей уж, поди, семьдесят стукнуло. В молодости она очень была хороша. Такая вся сбитая, в теле, глаза с искоркой. Парни ей прохода не давали. Табуном вокруг да около ходили. А поди ж, замуж так и не вышла. Вот всю жизнь ходила в красотках, выбирала и выбирала, да и довыбиралась, когда другие девки всех парней расхватали. Сейчас, правда, от былой красоты одно лишь воспоминание осталось, но чем черт не шутит, может, хоть перед смертью мужика поимеет.

– Ладно, – глубокомысленно произнесла бабка Дунька, – женю я вашего несчастного. Только невеста того, уже давно не молодка.

– Сойдет, – обрадовался парень. – Он у нас тоже не герой. Но мы из него человека сделаем.

Когда деду сообщили, что его хотят женить, то он жутко испугался, спрятался в своей мастерской подальше от людских глаз. «Вы что?! – кричал он из-за двери. – Смерти моей хотите? Никогда! И не заставите! Я этих баб за версту насквозь вижу. Она ж меня изживет со свету. Сдохну по вашей милости!» Дети увещевали и так и этак. Ты, мол, отец подумай своей башкой. Будешь не один, а с подругой по жизни. Она тебе и уход, и питание, да и вообще жить будешь по-человечески. «Знаю я ваше «по-человечески». Сбагрить от себя подальше хотите, – доказывал свое дед. – Сразу говорите, что надоел. Так я сейчас помру! Вот повешусь! Честное слово, повешусь!» «Дурак! – заключил старший сын. – Ты – дурак! Ну и отвечай сам за себя. Черт с тобой. Твой век короткий. Помирай!»

Долго, очень долго дед не разговаривал с детьми. Он не мог им простить вот такого отношения к себе. Никакой свободы. Живи только так, как им хочется. А вот ему не хочется, нисколько не хочется жениться. Он, может, всю жизнь мечтал быть одним. И когда произошло несчастье, то вместе с горем пришло также понимание вольности. Женить они его хотят. Как же. Жилье его себе забрать хотят, да и кинуть от себя подальше. Знаем мы молодых, сами такими были. Ёжик им мешает.

Меж тем животное за месяц растолстело. Миня дал ему кличку Паровоз. Ну точно как тот бегает по своим дорожкам и пыхтит. Вот Паровоз его понимает. В этой жизни главное – свое удовольствие иметь, покушал и спать. Вот Миня найдет ему еще подругу, пойдут детки. Ящик попросторнее потом сделает. Весело будет. А когда установится хорошая погода, то они будут ходить в лес и дышать чистым воздухом. В лесу такой простор, такая красотища. И ничего больше не надо. Как этого дети не поймут? Эгоисты. Вот вырастил на свою голову.

Бабка Дунька меж тем развела бурную деятельность. Она как-то сбегала к своей приятельнице Надьке, которая жила на окраине соседнего села, типа, мол, проведать.

– Как, подруженька, холостуешь? – начала она издалека. – Зима на носу. Готовишься?

– Ты о чем? – Старушка показала на покосившиеся стены. – Без мужика как без рук. Так и боюсь, что на голову крыша рухнет – и подохну зимой.

– Во-во, – согласилась Дунька. – Без мужика нельзя.

– Найди, – тут же подхватила приятельница. – Дом нужно подремонтировать да барашка зарезать. Я ему всё сразу и оплачу.

– Оплатишь?

– Дак, сама знаешь. Полбарашка и самогонки бидон.

– Ладно. – Бабка Дунька как-то хитро крякнула. – Есть у меня на примете один работник. Всё может делать. Такой, знаешь, мастеровой, домашний.

– Не алкаш, говоришь? – Надька засомневалась.

– Ну не. Этот пьет в меру. Хороший мужик.

– А то еще без дома останусь.

Дунька захихикала.

– Во, бабка старая. Всё ж помирать когда.

– Дак хочь чуток хочется по-человечески пожить.

– Живи-живи, – согласилась Дунька. – Короче, Надьк, договорились. Приведу я тебе мужика. Жди.

Всю неделю бабка Дунька обрабатывала деда. Мол, по-соседски помоги одинокой женщине. Одна-одинешенька живет на этом свете. И помочь-то бедной, несчастной некому. Ни детей, ни мужа не завела. А ведь зима скоро. Кто ж ей, сиротине, поможет? Ну, довела! Старик только отбрехивался:

– Что, я один такой на свете? Вон сколько мужиков шатается. Любого зови. За самогонку всё сделают.

– Да что эта пьянь может делать? – не унималась Дунька. – Вообще старуху без дома оставят. Ей мастер нужен, а не голытьба подзаборная.

Ну, довела! Хуже нет бабского языка! Поди да поди, помоги да помоги.

– Ладно! – крикнул дед. – Но это в последний раз. И чтоб больше не просила. Поняла? Не уговоришь.

– Хорошо-хорошо, – отмахивалась Дунька. – Пойдем уж.

Пришли они к Надьке по утру. И… Надька так и села.

– Миня…

Дед вздрогнул и отвел глаза в сторону.

– Ты все-таки пришел.

Тут до бабки Дуньки дошло, что пора бы ей удалиться.

– Ну, вы сами договоритесь, – промямлила она.

Вот ведь судьба.

Валентина Ивановна

 ЧИСТЯКОВА