СТАТЬИ И ВЫСТУПЛЕНИЯ УЧАСТНИКОВ СЕМИНАРА

                             ЧТО ТАКОЕ ПРОЛЕТАРИАТ XXI ВЕКА?

Позвольте для начала обратить ваше внимание на основные моменты той проблемы, которая предложена на обсуждение. Поскольку я марксовед, для меня было очень важно проследить становление и развитие взглядов основоположников нашей теории на эту проблематику, и я констатировал следующее: одно из главных достижений Маркса заключается в том, что он, в отличие от своих многочисленных предшественников, увидел ту объективную силу, которая исторически вынуждена будет и способна будет осуществить революционные преобразования общества, то есть осуществить переход от классового буржуазного общества к будущему бесклассовому коммунистическому.

Последнее время меня занимает проблема, о которой некоторые из присутствующих уже слышали. Это необходимость, опираясь на Маркса и Энгельса, создания совершенно новой, до сего дня не существующей науки. И в данном случае представлена некая схематическая квинтэссенция, того, что я задумал, и того, что сейчас готовлю в виде соответствующей книги, это наука должна называться «Общая теория практики». В свое время, выступая в этом здании, я упомянул об этом своем увлечении, и мне задали такой вопрос: а вы знаете книгу японского автора Курода, которая так и называется – «Праксиология»? А я и предлагал назвать эту науку «праксиология».

Я честно признался, что не слышал об этой книге, и товарищ, который задавал вопрос, дал мне ее копию. Конечно, в тот же день я начал углубленно ее изучать, и понял, что это «тепло, но не горячо». То есть это не та наука, над созданием которой я сейчас размышляю, а это частный случай теории практики, и Курода, кстати он коммунист по своим взглядам, имеет своим предметом практику общения между людьми. А я – по аналогии с одним из важнейших достижений двадцатого века, работой австрийского биолога Людвига фон Берталанфи, который в 40-х годах прошлого века опубликовал свой научный труд под названием «Общая теория систем». Сначала он, как биолог, занимался теорией биологических систем, а потом предложил эту более универсальную концепцию, сейчас в Москве есть три экземпляра на английском языке (книга издана в Нью-Йорке): один – в «Ленинке», один – в Исторической библиотеке и один – в Библиотеке научной и технической литературы. Так как я в прошлом додумался до одной из закономерностей развития систем, мне было интересно, не открыл ли я «Америку», придумав в свое время то, что для себя назвал «закон периферийного развития». Смысл этой закономерности заключается в том, что новые системы возникают на периферии старой системы. Я внимательно просмотрел работу Берталанфи – он этой закономерности не заметил. Но, по аналогии с тем, как он предложил не просто теорию биологических систем, а общую теорию систем, я понял, что на фоне того, что сделал Курода, необходима общая теория практики, потому что есть закономерности, свойственные любым видам практики, но есть и могут быть разработаны некоторые конкретные варианты теории практики.

Так вот общая логическая структура практики складывается из трех основных звеньев: субъект практики – это человек, люди; объект, на который воздействует этот субъект; и средства, которые субъект ставит между собой и объектом для того, чтобы преобразовать его в нужном направлении.

Одно из величайших достижений Маркса заключается в том, что он увидел ту объективную силу, которая способна и исторически вынуждена будет осуществлять неизбежно предстоящее информационное преобразование общества. Эту силу он увидел в рабочем классе, в пролетариате, передовым отрядом которого, наиболее развитым, в 19 веке был промышленный индустриальный пролетариат. И с этой точки зрения схема выглядит так. Здесь есть субъект этого предстоящего революционного действа по преобразованию общества, объект, на который будет направлено это действие. А Маркс еще открыл то средство, которое надо и можно будет использовать, чтобы осуществить предстоящее преобразование. И с этой точки зрения мы можем обратиться и к той проблеме, которая представлена на обсуждение.

В подготовительных материалах к «Манифесту Коммунистической партии» первым это сделал Энгельс. Сформулировано, что такое рабочий класс, что такое капиталистический правящий класс. И там дано определение, что рабочий класс – это те люди, которые живут исключительно за счет своего труда, а не за счет капитала и каких-либо средств производства. Таков, по Энгельсу, пролетариат XIX века. И неизбежно возникает вопрос: а что же такое пролетариат XXI века? И сопоставление двух этих вопросов приводит к следующему выводу: пролетариат нашей эпохи сильно отличается от того пролетариата, на историческую роль которого обратили внимание основоположники нашей теории, и более того, эти отличия были обнаружены, прослежены и исследованы самими основоположниками. Сначала было определение, приведенное выше, а потом появился «Капитал» Маркса, в котором прозвучало определение «совокупный рабочий»; в состав этого понятия Маркс включает не только тех, кто стоит у станков или обрабатывает землю, но и тех, кто стоит за их спинами, то есть инженеров и управляющих, которые тоже есть составные части пролетариата 19 века. Это «Капитал» Маркса.

Не будем тратить время и обратимся сразу к конечному пункту подобного развития взглядов основоположников. В последние годы жизни, в 1893 году,  Энгельс обращается к Международному конгрессу студентов-социалистов. Он обращает внимание на одну закономерность, которую мы можем наблюдать за окнами и в нашу эпоху. Буржуазным революциям от университетов нужны были главным образом экономисты. Это нужно было для политиков, которые занимались политическим преобразованием общества. И Энгельс говорит студентам, что в первую очередь они должны осознать, что из их рядов и выйдет тот пролетариат, которому не просто придется заниматься теми проблемами, которыми занимались буржуазные политики, им предстоит решать задачу управления всеми сторонами жизни общества. И Энгельс прямо называет в этом письме тот пролетариат, которым должен стать подрастающий молодой класс, «пролетариями умственного труда», в переводе с французского – «интеллектуальный пролетариат», который, как пишет Энгельс, в союзе с пролетариями физического труда будет бороться за предстоящие преобразования.

И с этой точки зрения, обращаясь к нашей эпохе, мы прежде всего отмечаем то, что, как и предвидел Энгельс (это его особенная заслуга), во время перехода к новой общественной формации возрастет роль науки об общественном сознании вообще. Дело доходит до того, что в одном из подготовительных материалов к «Антидюрингу» Энгельс, прожженный материалист, пишет, «что вся предшествующая история опровергает представление о том, что сознание определяет бытие. Но это может стать истиной в будущем обществе, когда люди научаться изменять существующие отношения прежде, чем они будут вынуждены к этому стихийными изменениями, которые происходят в общественном бытии».

Таким образом, Энгельс предвидит, что в будущем обществе роль общественного сознания существенно изменится, и отсюда вытекает диалектико-материалистическое понимание основного вопроса философии, то есть вопроса об отношении бытия и сознания, и понимание того, что не просто бытие определяет сознание. Маркс и Энгельс – диалектики, в отличие от французских теоретиков и от Фейербаха, и для них соотношение бытия и сознания – это прежде всего взаимодействие на основе определяющей роли бытия, и, как всё в мире по законам диалектики развивается, развивается и это взаимодействие, которое со временем превращается во всё большее обратное влияние сознания на бытие. И из анализа этих рассуждений, в сопоставлении с тем, что Маркс на нескольких страничках (эта уникальная записная книжка хранится в нашем архиве в Москве)  обращает внимание на то, что практика – это не что иное, как обратное воздействие сознания на бытие, становится ясно, что та эпоха, на пороге которой мы сегодня находимся, – эпоха экономики знаний.

В этой ситуации роль тех, кто работает прежде всего головой, а не мускулами или руками, существенно меняется, и, наверно, некоторые из присутствующих помнят, как в первоначальном варианте «Капитала» Маркс говорит о будущем, что в будущем основным капиталом станет то, что у нас в голове – не машины, не автоматические линии. Маркс далеко заглядывает вперед и говорит, что с ростом автоматизации производства рабочий выходит непосредственно из этого процесса и становится рядом с ним как его контролер и регулировщик.

Еще оставались десятилетия до открытия обратной связи, а это открытие нашего гениального Александра Александровича Богданова, которого Ленин покритиковал в «Материализме и эмпириокритицизме» и  которого во всем мире сейчас признают предшественником кибернетики. Богданов ввел понятие, соответствующее современному понятию обратной связи. И Маркс, конечно, не мог предвидеть, что понятие обратной связи позволит контролировать и регулировать процесс производства не просто рабочими, которые были вчера непосредственно вовлечены в этот процесс деятельности, а теперь становятся рядом с ним как контролеры и регулировщики.

Одним словом, из этого круга проблем, которые можно только бегло наметить и затронуть, вытекает, что, вступая в эпоху, когда роли людей, занятых умственным трудом, меняются, вместе с тем меняется и вся классовая структура общества. И кстати, далеко не все изменения прогрессивны и плодотворны.

Теперь из перечисленных проблем я затрагиваю один из главных вопросов: что же представляет собой современный пролетариат? Из того, что я говорю, следует, что в составе этого пролетариата и те, кого Энгельс называл «интеллектуальный пролетариат», и те, кто в нашем переводе озвучивается как «пролетарий умственного труда». И подобно тому как в 19 веке передовым отрядом тогдашнего пролетариата был промышленный, индустриальный пролетариат, с моей точки зрения, таким авангардом современного пролетариата является эта составная часть этого класса нашего времени. И тут возникает целый ряд серьезных проблем. Одна из них заключается в том, что, по-моему (я прошу экономистов исследовать эту проблематику, так как то, что я сейчас скажу, пока только серьезная гипотеза, она требует серьезного обоснования), в силу того, что квалифицированный труд тех, кто работает не руками, а головой, создает большую стоимость и, соответственно, большую прибавочную стоимость, это создает предпосылку и соблазн к более интенсивной эксплуатации этой части современного пролетариата. Потому что у того, кто работает лопатой, копает землю, слишком много не уворуешь. А из тех, которые теперь создают основное богатство, можно при той же норме эксплуатации выжимать гораздо больший прибавочный продукт и прибавочную стоимость. Это надо проверить.

Конечно, для того, чтобы это проверить, требуется время. А сейчас я хочу обратить внимание всех присутствующих экономистов, что в основе марксовой центральной экономической концепции – теории прибавочной стоимости лежит трудовая теория стоимости, которая была создана Смитом и Рикардо, которую Маркс заимствовал и с железной логикой провел через всю свою политическую экономию и на этой основе решил проблему капиталистической эксплуатации, выяснив объективный механизм эксплуатации путем разработки теории прибавочной стоимости.

И Смитом, и Рикардо в их главных экономических произведениях, в первых главах, была предпринята попытка дать теоретическое обоснование трудовой теории стоимости. В двух словах смысл этой теории заключается в том, что единственным источником стоимости является живой труд. То есть стоимость – это не что иное, как кристаллизация общественно необходимого живого труда. Вот суть этой концепции. Маркс, в отличие от Смита и Рикардо, в 1-й главе 1-го тома «Капитала» предпринял более серьезную попытку дать обоснование трудовой теории стоимости. У нас нет времени, чтобы привести всю необходимую аргументацию, я скажу, где вы по желанию сможете найти ее и посмотреть, но я пришел к выводу, что в соответствующем месте 1-й главы 1-го тома «Капитала» у Маркса присутствует определенная логическая некорректность. Он фактически не доказал трудовую теорию стоимости. И задача заключается в том, чтобы создать новую, обобщенную, современную теорию стоимости, которая будет учитывать не только живой труд как фактор создания стоимости, но и всю совокупность других факторов. Это подобно тому, как в истории физики совершился переход от классической механики Ньютона к квантово- релятивистской физике Эйнштейна, Бора, Де Бройля и других, то есть физика 20 века явилась обобщением более универсальной картины мира, чем то, что было в классической механике Ньютона. Нечто подобное, по моему глубокому убеждению, должно произойти и с теорией стоимости. Трудовая теория стоимости должна быть обобщена, и должна быть разработана более универсальная теория стоимости.

Исходя из всех этих соображений, у меня возникло предположение, хотя, повторяю, это требует серьезных доказательств, и думаю, что экономисты, хорошо знакомые с советской эпохой экономического развития и с современной, могут всё проверить, но для этого требуется время, углубленное исследование, значительный фактический и статистический материал. Однако есть одна возможность поверить на слово такому гениальному человеку, каким был Фридрих Энгельс. Я приготовил целую страницу, которую хотелось бы вам зачитать, но я экономлю время, и скажу, что это рабочие наброски к «Критике политической экономии», работе 1844 года, когда Энгельсу было 24 года, которую Маркс потом называл гениальной! Пересказываю суть в двух словах. Энгельс говорит, что капиталисты присваивали и присваивают без оплаты достижения науки, изобретения и так далее, и это рассуждение он завершает таким впечатляющим примером: за одни только 50 лет одни только открытия Уайта дали человечеству больше, чем человечество за всю свою историю потратило на науку.

Так вот, определяя соотношение между стоимостью картины Рафаэля или Рембранта и мазней современных художников, – это определяет рынок. Так можно рассуждать, когда ты занимаешься изучением капиталистического способа производства. А если ты предвидишь возможность возникновения новой общественной формации, то тут уже ссылкой на рынок дело не обойдется. Само собой разумеется, что все попытки лепетать что-то про возможности рыночного социализма, – это всё, конечно, можно рассматривать как угодно, но это не имеет ни малейшего отношения к наследию Маркса и Энгельса. И эта ссылка на рынок может быть принята во внимание, когда вы занимаетесь политэкономией капитализма. Но если вы пытаетесь создавать новое общество и управлять планомерно и в масштабе всего общества, тогда этого недостаточно, тогда вы должны создать некую фундаментальную теорию, которая позволяла бы определять, как следует оценивать труд того или иного трудящегося, каковы тут соотношения, пропорции, критерии. Эту проблему надо решить, без решения этой проблемы всё останется в том состоянии, как сейчас. И нет никаких оснований не доверять тому, что Энгельс написал еще в 1844 году. И можно было бы привести бесчисленное множество доказательств из новейшей истории о том, что, действительно, те великие открытия, которые делаются в науке, должным образом не оплачиваются.

Вы думаете, что открытие лазерной техники нашими великими коллегами, которые работают в ФИАНе сегодня, в какой-то мере окупила даже Нобелевская премия? Не говоря о том, что они получили за это внутри страны, это вообще копейки, даже нельзя об этом серьезно говорить. И это на каждом шагу.

Поэтому, хотя это чисто поверхностные рассуждения и наблюдения, но такой серьезный человек, как Энгельс, четверть века занимался тем, что называл «проклятой собачьей коммерцией», и знал этот механизм в капиталистических условиях Англии лучше, чем кто бы то ни было. И сам Маркс обращался к Энгельсу с вопросами, как фактически функционирует этот способ производства. Не верить Энгельсу нет оснований, а я призываю товарищей экономистов найти возможность исследовать эти проблемы.

Одним словом, вот некоторые проблемы, которые связаны с центральной, предложенной для обсуждения. Процесс перехода от нынешней общественной экономической формации к посткапиталистической общественной формации – это ведь тоже практика, а практика начинается с теории, с того, что в сознании субъекта происходит, и если раньше в виде средства преобразования Маркс и Энгельс видели рабочий класс образца XIX века, то сегодня на этом месте должен оказаться современный рабочий класс в упомянутом выше составе.

Георгий Александрович БАГАТУРИЯ,

доктор философских наук,

профессор МГУ им. М.В. Ломоносова

А.П. Проскурин: Я очень благодарен Георгию Александровичу. Прежде всего потому, что он задал очень красивую и точную методологическую рамку. В тезисе о том, что наша эпоха характеризуется тем, что, возможно, происходит переход от момента, когда бытие определяло сознание, к той эпохе, когда сознание, возможно, начинает определять бытие, мне кажется, что здесь ухвачена какая-то глобальная гипотеза, пока назовем ее так. Это очень важно для всех, кто занимается методологией в большом смысле этого слова.

Поговорим еще о критериях оценки интеллектуального труда, и в частности, уникального вклада в жизнь человеческого сообщества выдающихся и гениальных умов и талантов. Какую прибыль получило государство в советское время от колоссальных тиражей произведений Пушкина или Толстого, думаю, это можно подсчитать. Это может быть вполне соизмеримо с совокупным продуктом от применения в последнее время устройств с использованием принципов лазера. Потом как это всё соотносится со средней зарплатой, со средней продажей,  в принципе и это, наверное, можно посчитать.

Но всё же очень часто используется слово «гений». Маркс, Энгельс…Подразумевая гениальность, мы предполагаем уникальность. Здесь отрывается какая-то бесконечность, что-то стремящееся к бесконечности, то есть гениальный труд, видимо, всё же не может быть сведен к простому. Таким образом, мы должны ответить на вопрос: любой ли сложный труд сводится к простому, или существует такой труд, который не сводится к простому, и мы его называем гениальным? Или всё же, как говорил Иосиф Виссарионович, «незаменимых нет»? Ушел Вавилов, например, – придет Лысенко, Мичурин. Уйдет Эйнштейн – придут Пуанкаре, де Бройль, и они всё равно эту задачу решат. И если в научной сфере, вероятно, всегда придет человек, который решит ту или иную задачу, пускай несколько позже, то в сфере искусства, где очень велик фактор субъективного, личностного, это не представляется столь же очевидным.

 Нельзя быть Толстым, не будучи Толстым. Нельзя рисовать как Ренуар, не будучи Ренуаром. То есть каких-то сферах деятельности личность, ее неповторимое «я», неотделимо от процесса деятельности и, главное, от продукта, который на всем протяжении своего существования носит на себе отблеск этого личностного «я». Покупают пластинку не потому, что на ней музыка вообще, а потому, что на ней именно музыка Чайковского в исполнении оркестра под управлением именно Светланова, а не кого-то иного. Вся система торговли предметами искусства, весь шоу-бизнес основаны на том, что предметом торговли в каком-то смысле является личное «я» творца. Таков труд в сфере культуры, и мне непонятно, как он сводится к простому. А поскольку роль предметов искусства, шоу-бизнеса в общем объеме потребления обычного человека стремительно возрастает (вспомним хотя бы, что средний современный человек проводит не менее 4–5 часов в сутки у телевизора, активно потребляя сценарии, образы и ноты), то возрастает, следовательно, и роль той прибавочной стоимости, которая создается в сфере, которую я очень приблизительно и грубо обозначаю как сферу субъективно-личностного, неповторимого труда. Я думаю, что исследования в этом направлении многое объяснят в марксизме и в левых теориях будущего.