Главная Дисклуб Наверх на "Трудовые коллективы" Наверх на "инновационный портал"
О потенциале рабочего класса в свете исторического опыта
Передо мною довольно солидная статья, претендующая на новое слово в теории марксизма-ленинизма и новую оценку идейных течений и политических событий, приведших к разрушению Советского Союза силами контрреволюции (Чемоданов Марти. Потенциал рабочего класса. «Правда», 27 апреля – 2 мая 2012 г., № 43). Автор имеет ученую степень доктора философских наук и звание профессора. Статья содержит немало интересных наблюдений и выводов, свидетельствует о, видимо, долгих и трудных раздумьях автора по затронутой теме. Публикация во многом носит полемический характер, хотя оппоненты и не обозначены. Разговор о достоинствах статьи можно продолжать долго. Но не в этом видится главная задача. Поэтому в основном ограничусь сказанным, ибо гораздо привлекательнее теоретическая полемика с авторскими рассуждениями и выводами. Главные теоретические изыскания профессора сосредоточены в основном в четвертой главе «Мина мелкобуржуазности». Прежде всего, он вполне резонно выражает свое согласие с выводом секретаря ЦК КПРФ Д.Г. Новикова, что «мелкобуржуазность пустила корни в КПСС и погубила ее». При этом автор справедливо напоминает, что история большевизма была «в существеннейшей степени историей борьбы с мелкобуржуазностью». В связи с этим упомянуты народничество, меньшевизм, анархизм, бундовцы, эсеры, троцкисты, которые вели «ожесточенную борьбу с коммунистами за рабочий класс». В целом это справедливо, но с оговорками. К примеру, народники вообще отрицали неизбежность капитализма в России, а следовательно, и роль рабочего класса в общественном развитии. Анархисты, бундовцы, эсеры были гораздо более озабочены своим местом в среде мелкой буржуазии города и деревни, нежели своим влиянием на рабочий класс. Вместе с тем автор убежден, что роль всех этих течений и их преемников сохранялась лишь до времен Великой Отечественной войны. «…Пытаться перемещать, – утверждает он, – старые мелкобуржуазные движения в эпоху перестройки сомнительно». Однако сомнительно совсем иное. Сомнительно, что тысячелетиями складывавшиеся мелкобуржуазные предрассудки были искоренены из сознания трудящихся всего за какие-нибудь 23 довоенных года Советской власти. В действительности же эти древние предрассудки продолжали жить в годы и хрущёвских манипуляций, и брежневского «застоя», и горбачёвской «перестройки». Об этом как нельзя более свидетельствует слишком доверчивое восприятие партией и народом доклада Хрущёва «О культе личности», сделанном на ХХ съезде КПСС, а также буржуазных горбачёвских идей «общечеловеческих ценностей». Профессор совершенно неправомерно отрицает всякую преемственность мелкобуржуазной идеологии в послевоенные годы. Он полагает, будто до войны главным, а после войны единственным фактором, порождающим мелкобуржуазные взгляды, было то обстоятельство, что большевики решили лишь одну задачу величайшего значения – установили общественную собственность на средства производства. Но они «не смогли» решить задачу «преодоления товарно-денежных отношений». Автор сожалеет, что «скоростной коммунизм» потерпел «неудачу в первых коммунах», и констатирует, что не удалось установить прямой продуктообмен с помощью продразверстки. Весьма примечательно, что профессор как бы ставит большевикам в упрек, что они, дескать, оказались несостоятельными, ибо «не смогли» устранить из жизни социалистического общества товарно-денежные отношения. Это «не смогли» звучит весьма странно в письменах социалистически ориентированного доктора философских наук. Уж ему-то надлежало бы знать, что объективные законы не подвластны волевым желаниям и намерениям. И.В. Сталин в своем знаменитом труде «Экономические проблемы социализма в СССР» убедительно доказал закономерную неизбежность товарного производства и закона стоимости в условиях советского социализма. Но автор этого то ли не знает, то ли недооценивает, то ли просто игнорирует. Он ведет свою линию. Чтобы разобраться в сути дела, приведу довольно объемную выдержку из статьи. Цитирую: «Пришлось перейти к развитию товарно-денежных отношений, использованию в интересах социализма буржуазного принципа распределения по труду, постановки учета и контроля за мерой труда. Все это Маркс предвидел и называл пережитками капитализма, видя в их преодолении необходимость низшей стадии коммунизма». В данном контексте умиляет слово «пришлось». Дескать, «не сумели» эти несостоятельные большевики отменить товарно-денежные отношения и потому «пришлось» их сохранить. Дальше хуже. Оказывается, в интересах социализма «пришлось» также использовать «буржуазный принцип распределения по труду». У автора получается, что при капитализме созданный трудом рабочего класса национальный доход и совокупный общественный продукт распределяются «по труду». И низшей фазе коммунизма остается только позаимствовать у буржуазии этот «сомнительный» принцип, установив «контроль за мерой труда». Автору невдомек, что при капитализме созданный продукт распределяется «по капиталу». Распределение же по количеству и качеству труда типологически относится к принципам социализма. Разумеется, в этом принципе есть элементы несправедливости по сравнению с коммунистическим принципом распределения по потребностям. Но по сравнению с капитализмом это гигантский шаг вперед, знаменующий отмену эксплуатации пролетариата буржуазией. И совершенно удивляет утверждение, будто К. Маркс всё сказанное в приведенной цитате предвидел и назвал пережитками капитализма. Приходится в связи с этим обратить внимание читателя, что К. Маркс и Ф. Энгельс категорически отрицали возможность товарного производства, закона стоимости и товарно-денежных отношений в условиях социалистического общества. Никаких «материальных пережитков» капитализма подобного рода основоположники пролетарской общественной науки не предполагали и тем более не предвидели. Это всего лишь неуместная и странная выдумка уважаемого доктора философии. Дело в том, что Маркс и Энгельс применительно к судьбе товарного производства рассматривали социализм в его развитом (зрелом) виде. Реальный же социализм поначалу проходит раннюю стадию своего развития, когда товарное производство по ряду объективных причин «отменить» невозможно. Но для чего автору понадобилось столь грубо искажать Маркса? По этому поводу, надо полагать, у него имеются соображения концептуального порядка. Он, судя по всему, считает, что КПСС ошибочно вела борьбу против пережитков капитализма в сознании людей. Заметим, кстати, что, исходя из контекста, можно сделать вывод, что это и было причиной ее «мелкобуржуазного перерождения». Никаких иных доводов и аргументов, подтверждающих такое перерождение КПСС, автор не приводит. Он сосредоточен на том, чтобы убедить читателя, будто родоначальник пролетарской науки о социализме был мало озабочен пережитками капитализма в сознании людей. Его, мол, исключительной заботой были «материальные пережитки» капитализма. И такой «материальный пережиток капитализма», как товарное производство, рассуждает автор, нес «в себе заряд частного интереса, который не мог быть истреблен административно и существовал действительно как пережиток, но не в сознании людей, а в экономическом основании нового общества». Однако с чисто теоретической точки зрения весьма спорно, что товарно-денежные отношения относятся в социалистическом обществе к пережиткам капитализма. И.В. Сталин в «Экономических проблемах социализма в СССР» иначе ставил вопрос. Он отмечал, что товарно-денежные отношения намного старше всех известных социально-экономических формаций. Они возникли в период разложения первобытно-общинного строя, затем обслуживали рабовладельческое, далее – феодальное общество. При капитализме они достигают наивысшего расцвета. Затем при социализме, когда наступает нисходящая ветвь в их развитии, они обслуживают социалистическое производство. На вопрос «хорошо ли это?» он отвечал: «Не плохо». Не плохо потому, что закон стоимости в условиях социализма дисциплинирует хозяйственников, заставляет заботиться об укреплении хозрасчета, учит считать доходы и расходы, рентабельно вести хозяйство. Но если даже согласиться, что товарное производство есть «материальный пережиток капитализма», возникают новые несообразности в философской концепции автора. В этом случае следует признать товарно-денежные отношения фактом общественного бытия. Да и сам автор считает, что они лежали «в экономическом основании общества». Но бытие, да будет известно доктору философских наук, определяет сознание. Поэтому товарно-денежные отношения, несомненно, были источником частнособственнических, мелкобуржуазных настроений. Однако взгляды нашего профессора на эту проблему чудесным образом противоречиво раздвоены. С одной стороны, пишет он, это «пережиток, но не в сознании людей». С другой стороны, товарно-денежные отношения, считает автор, несут в себе «заряд частного интереса». Но всякий интерес, независимо от того, правильно ли он понят индивидом или общественным слоем, является актом человеческого сознания. Довольно странное для философа-марксиста эклектическое сочетание противоположных взглядов. Автор, к сожалению, не замечает того факта, что именно пережитки мелкобуржуазности в сознании народа после смерти И.В. Сталина, к несчастью, фактически культивировались нашей пропагандой, что и стало одной из главных причин сравнительно легкого перехода от социализма к капитализму. Дело в том, что провалы в массово-политической работе с трудящимися были и глубокими, и многочисленными. Начать с подрывного доклада Н.С. Хрущёва «О культе личности» на ХХ съезде КПСС, который дезориентировал коммунистов, советскую общественность и широкие массы трудящихся. Хрущёв распространял неверие в высокие идеалы коммунизма, в справедливость нашего дела. Посеянные им плевелы дали немалые всходы в умах коммунистов и рядовых тружеников. Они долгие годы держали многих из них в своем плену. Или взять имевшую хождение со времен того же Хрущёва идею, будто задача строительства социализма и даже коммунизма сводилась к тому, чтобы догнать Америку. Фактически в течение трех с половиной десятилетий после смерти Сталина внедрялся в сознание народа взгляд, будто США – это некий маяк, на который чуть ли не во всем следует ориентироваться… в созидании нового общества. Совершенно антинаучным и популистски-обманным был и «великий замысел» Хрущёва. От фактически существовавшего тогда раннего социализма он «запрограммировал» в течение двадцати лет (1960–1980) перейти к коммунистическому обществу. Его авантюристическая «задумка», будучи абсолютно нереальной, вносила сумбур в сознание трудящихся масс, подрывала доверие народа к социалистическому строю и Коммунистической партии. Это было не что иное, как дискредитация социализма в глазах советского народа и мировой общественности. Далее. Всё тот же Хрущёв, малокомпетентный в теории марксизма-ленинизма, объявил на весь мир о полной и окончательной победе социализма в СССР. Этот нелепый постулат сеял настроения шапкозакидательства и безответственности в рядах партии и народа, ориентировал на отказ от бдительности в идеологической и политической борьбе. Идея полной победы в дальнейшем нашла свое продолжение во времена Л.И. Брежнева, столь же слабо ориентировавшегося в пролетарской науке. При нем было торопливо объявлено о вступлении Советского Союза в степень «зрелого социализма». «Теоретические построения», предлагающие волюнтаристски перешагнуть через целый этап исторического развития, изначально опасны и вредны. Они порождают многие неурядицы, не позволяют давать истинно научное объяснение ряду социальных процессов. Заявление о построении в СССР «развитого социализма» превращало саму идею социализма в мыльный идеологический пузырь, не пользовавшийся доверием масс. Возникало множество вопросов, на которые не было удовлетворительных ответов. Почему зрелое социалистическое общество обладает менее совершенными производительными силами, нежели наиболее развитые капиталистические страны? Почему продукция легкой промышленности хуже качеством, чем на Западе? Почему жизненный уровень населения СССР ниже, чем в Европе и США? Само существование этих вопросов – свидетельство того, что народ видел в концепции «зрелого социализма» бесплодную идеологему, оторванную от его реального бытия. Пропаганда «развитого социализма» компрометировала социалистическую идею, настраивала народ в пользу западного «потребительского общества». Сегодня призывы к авантюристическим «скачкам» способны в очередной раз погубить дело социализма и потому должны быть отвергнуты и в теории, и на практике. К сожалению, таким путем наша пропаганда долгие годы во многом косвенно, но достаточно убедительно несла людям мысль о преимуществах капитализма перед социализмом, вместо того чтобы доказывать обратное. Автор, будучи по профессии идеологом, не замечает этого явного провала КПСС в идеологическом воспитании масс, несомненно сыгравшего роковую роль в событиях горбачёвской «перестройки» и буржуазных ельцинских «реформ». И это отнюдь не случайно. Профессор, как подчеркнуто выше, явно недооценивает фактор сознания в социалистическом обществе, где оно призвано постоянно обогащаться, наполняться глубоким социалистическим содержанием. Сохранение при социализме товарного производства, как полагает автор, было тем пережитком, который «надо было пережить». Не очень понятно, что значит «пережить пережиток» (слишком туманная постановка задачи). Можно предполагать однако, что речь идет о том, чтобы преодолеть товарное производство. Но поскольку товарное производство не было ни удалено, ни закрыто, оно и возродилось в период ельцинских «реформ», как полагает автор, «во всех проявлениях господствующего капитала». Не трудно заметить, что наш профессор стоит в данном конкретном случае на позициях стихийно экономического, даже механистического возврата от социализма к капитализму. В подтверждение этого он заявляет: «Как только в перестраивавшейся России был поставлен вопрос о приватизации и рыночных свободах, процесс создания мелкобуржуазной среды пошел». Автор явно не замечает того, что к 80-м годам прошлого столетия процесс развития мелкобуржуазной среды был, как уже говорилось, подготовлен идеологически хрущёвской эпохой и брежневским застоем. Он напрочь отбрасывает идеологическую составляющую процесса, с чем никак нельзя согласиться. К тому же профессор совершенно напрасно обходит молчанием то обстоятельство, что приватизация происходила не сама по себе, что ее проводило буржуазное правительство Б.Н. Ельцина и его последователей при мощной поддержке западных спецслужб. Но еще хуже то, что автор, который с пафосом рассуждает в статье о значении диктатуры пролетариата, ни словом не обмолвился, что политическая власть рабочего класса и трудящегося крестьянства не приняла достаточно серьезных мер для защиты завоеваний социализма. Именно она должна была стать главным, непреодолимым препятствием на пути реставрации капитализма силами внутренней и внешней контрреволюции. Ибо революция, как учил большевиков В.И. Ленин, должна уметь себя защищать, и экономически, и политически, а в случае необходимости – и вооруженным путем. Такая защита – обязательное условие сохранения и прогресса социализма, поскольку с точки зрения уровня развития наших производительных сил реставрация капитализма в СССР была возможна, вопреки дезориентирующей массы хрущёвской идее о полной и окончательной победе социализма в нашей стране. Дело в том, что Советский Союз, находясь на ступени раннего социализма, не успел создать материально-техническую базу развитого социализма. А эта база – такая совокупность производительных сил, которую капитализм, с его господством частной собственности на средства производства, органически не способен утилизировать. Именно в том, что политическая власть дала слабину, и состоит главная причина реставрации, а отнюдь не сохранение товарно-денежных отношений и других «материальных пережитков капитализма». Ведь даже в годы Великой Отечественной войны немецкому фашизму не удалось уничтожить советское государство, несмотря на все упомянутые «материальные пережитки». И товарно-денежные отношения, встроенные в систему социалистической собственности, не привели к разрушению СССР под колоссальным напором гитлеровской военной машины. Ничего не скажешь, могуча была в то время Советская власть и идейное влияние коммунистов. Товарно-денежные отношения с их законом стоимости сами по себе были не в состоянии привести к перерождению социализма в капитализм. Следуя своей странной логике, автор «своеобразно» объясняет и относительно быструю замену социалистических идеалов мелкобуржуазными. Оказывается, «скорости расслоения способствовало использование преимуществ централизованной и плановой системы управления народным хозяйством в интересах приватизаторов основных средств производства». Как видит читатель, теперь уже не пережитки капитализма, а «пережитки социализма» в виде централизованной плановой системы якобы стали причиной ускоренной реставрации капитализма в СССР. Совершенно невозможно согласиться с такой трактовкой процесса разрушения социалистической собственности. Общеизвестно, что обобщающим лозунгом реставраторов была ликвидация «централизованной командной системы». Именно по ней и был нанесен главный и самый мощный идеологический и политический удар буржуазных реформаторов, которых консультировали «западные специалисты». Без этого никакая приватизация была бы невозможна. А что касается существа и темпов приватизации, то у этих «специалистов» был и имеется на сегодня свой собственный и немалый опыт. Словом, обвинять плановую систему СССР в том, что она способствовала «высоким темпам» приватизационных процессов, на мой взгляд, абсолютно некорректно. Эта сомнительная причинная связь никак не доказывается и тем авторским «аргументом», что «самым хорошо охраняемым секретом в нынешнем российском государстве, начиная от Счетной палаты и Генеральной прокуратуры, продолжают оставаться манипуляции с созданием стартовых капиталов». В конце главы профессор слегка касается одного из течений мелкобуржуазной мысли советских времен и его роли в «современном феномене воспроизводства класса буржуазии». Он справедливо отмечает, что со второй половины ХХ века под влиянием НТР усиливались позиции научно-технической интеллигенции, о чем была создана огромная литература. Возникла теория о надклассовой роли научно-технической интеллигенции в прогрессе общества. Из констатации этих мыслей автор делает любопытный вывод. «То, что предлагали ученые, – пишет он, – многим казалось шагом вперед в сравнении с реальным социализмом. Однако на современном этапе общественного развития всеобщий труд ученых завершился не созданием новшества, а возрастанием капитала». Кого же из представителей научно-технической интеллигенции автор относит к сторонникам идеи о надклассовой роли интеллигентов? В статье это никак не объясняется. Словом, можно считать, что, по мнению профессора, вся научно-техническая интеллигенция подверглась грехопадению надклассовости. Мои личные наблюдения опровергают такой скороспелый вывод. В частности, в Общероссийской общественной организации «Российские ученые социалистической ориентации» (РУСО), к которой я имею честь принадлежать, представители научно-технической интеллигенции изначально составляют весьма весомую часть, если не преобладают. В КПРФ видную роль играет академик Жорес Алфёров и другие представители естественных и технических наук. Теперь зададимся другим вопросом: что именно, казавшееся «шагом вперед в сравнении с реальным социализмом», предлагали ученые? Читатель напрасно будет искать ответ. Его нет. Можно предположить однако, что речь идет об идеях надклассовой, притом «креативной (определяющей)», роли научно-технической интеллигенции. Если это так, то следовало хотя бы кратко объяснить читателю роль и вредоносность этих идей. Без этого авторские выпады звучат голословно и бездоказательно. Далее. Как известно, К. Маркс называл научный труд всеобщим трудом. Но у него речь шла о действительно научным труде, а не о разного рода вульгаризациях науки. К сожалению, автор игнорирует это важное обстоятельство. У него разработка вульгарных, антинаучных представлений о надклассовой роли научно-технической интеллигенции отождествляется со всеобщим, то есть подлинно научным, трудом. Из этого им делается нелепый вывод, будто всеобщий труд послужил свержению социализма и утверждению власти капитала в России. Подобная неряшливость недопустима при попытках разработки и постановки новых проблем марксистско-ленинской теории. Это не просвещает читателей, а вносит сумятицу в их представления, в общественное сознание рабочего класса и других патриотических сил России. Две первые главы статьи посвящены в соответствии с ее названием рабочему классу. Главными героями данных разделов выступают горняки Кузбасса. Автор справедливо отмечает, что в годы «перестройки» шахтерские политические забастовки имели двоякий характер. С одной стороны, они были вызваны низким уровнем социального благоустройства горняцких городов и поселков. С другой – они провоцировались и направлялись внешними, в основном заокеанскими, империалистическими силами. Первая сторона дела автором раскрашена по всему его «художественному полотну». Тут и невыполнение Советской властью многочисленных постановлений об улучшении социальных и экологических условий жизни горняков, и «уход КПСС» в горбачёвские времена «от интересов рабочего класса». Тут и отказ шахтеров от отмены всесоюзной однодневной стачки, и их требование повышения оплаты труда, введения отраслевого хозрасчета и полной самоокупаемости предприятий. К этому можно было бы добавить от себя еще и категорическое настояние «убрать парткомы» из шахт и шахтоуправлений. Гораздо меньше «повезло» второй причинной составляющей шахтерских забастовок. К сожалению, о провокационной разрушительной роли внешних сил и влияний сказано лишь бегло и вскользь. Дескать, народился канал мелкобуржуазных веяний в сообществе горняков. Только и всего. Мне представляется такое «распределение» содержательного материала неправомерным, мешающим объективному анализу взаимодействующих сил. Профессор с восторгом описывает фактический захват власти на местах забасткомами, объявляет их сначала «безусловной диктатурой пролетариата», а затем, несколькими строками ниже, – «зачатками диктатуры пролетариата на местном уровне». Но ни эта «диктатура», ни ее «зачатки», к сожалению, не способствовали сохранению Советской власти и Советского Союза. И кто бы там что ни говорил, а шахтерские забастовки в конечном счете так или иначе способствовали приходу к власти злейшего врага рабочего класса – Б.Н. Ельцина и его политического клана. Автор оправдывает антикоммунистическую направленность шахтерских забастовок неведением их участников о предательских планах и действиях Горбачёва и Ельцина. Да, подавляющее большинство шахтеров об этом не ведало. Но их лидеры-то знали и ведали. А все финансовые и иные каналы связей с Западом могли идти только через лидеров. И чтобы поставить окончательную точку в данном вопросе, необходим тщательнейший и объективный анализ всех идеологических, политических и финансовых связей горняцкой верхушки с российской контрреволюцией, с агентами влияния США и Западной Европы. Имели ли место такие связи? И если имели, то в чем и как они выражались? Какое оказывали воздействие на настроения и поведение горняцкой массы? К сожалению, подобный вопрос автором не только не раскрывается, но, по существу, даже не ставится. Весьма примечательно еще одно обстоятельство. Забастовочное движение шахтеров Кузбасса в годы Советской власти носило явно выраженный политический характер. Экономические требования стояли на втором плане, были своеобразным довеском к политической борьбе, в которую обманом были втянуты горняки. Но в наше-то время они, казалось бы, должны уже прозреть, имея столь богатый опыт промахов и неудач. Но – увы. За последние двадцать с лишним лет не было ни одной сколько-нибудь крупной забастовки, в которой фигурировали бы политические требования. Не было ни одного серьезного выступления против приватизации шахт. В основном преобладали протесты против реструктуризации и грозивших в связи с нею локаутов. Чтобы закончить начатую мысль, процитирую автора. «Шахтеры, – пишет он, – ругали власть коммунистов за пустые прилавки. У новых хозяев они уже униженно просили устранить многомесячные задержки заработной платы». И это называется, что они, как утверждает профессор, «не остановились перед напором мелкобуржуазности». Добавим к этому, что автор почему-то забыл упомянуть, что пустые прилавки были специально организованы внутренней контрреволюцией. Остается только сожалеть о противоречиях авторской позиции, а также о непоследовательности авторских оценок поведения представителей «гвардии труда», как величали шахтеров в советское время. Не могу не согласиться со следующим бесспорным утверждением автора: «Надо отказаться от абстрактных рассуждений о полной деморализации рабочего класса». Но нельзя не согласиться и с тем, что рабочий класс не нуждается ни в приукрашивании своего поведения, ни в оправдании своих ошибок и заблуждений, чем отчасти грешит анализируемая статья. Сказанное означает, что исследователь данной проблемы обязан максимально тщательно проанализировать факты и дать им абсолютно объективную оценку, чего, к сожалению, в данном случае не наблюдается. Поэтому довольно дилетантски звучат рассуждения на тему о «местных зачатках диктатуры пролетариата», о «победившей мелкобуржуазности», о том, что горняки «будут драться за исполнение своих требований при любом общественно-политическом строе» и т.п. Всесторонний неангажированный анализ рассматриваемых в статье событий позволит создать подлинную историческую картину происходившего в 90-х годах прошлого века и происходящего ныне. Понятно, что никакая иная картина не годится для реальной оценки потенциала рабочего класса в прошлом и его видов на будущее. В таких вопросах любая, даже невольная, неточность способна нанести непоправимый вред делу коммунистического движения. И чем добросовестнее и беспристрастнее будут проанализированы реальные факты, тем более полезные уроки сможет извлечь из них рабочий класс и его политическая партия. В заключение считаю необходимым отметить следующее. Мне представляется, что разговор о рабочем классе сегодня крайне актуален и крайне необходим. Я не считаю себя специалистом в шахтерских проблемах. Поэтому остановился исключительно на очевидных теоретических неточностях, а также на недоуменных вопросах, которые возникают при чтении статьи М. Чемоданова. Полагаю, такие вопросы могут возникнуть не только у меня и, естественно, о них неизбежно могут начаться широкие споры. И не следует опасаться, что в ходе таких споров кем-то будут высказаны недостаточно корректные мнения. Согласно законам диалектики истина – это итог правильно и умно организованной и проведенной дискуссии. Сочту себя счастливым, если на поставленные мною вопросы будут даны удовлетворительные ответы, а мои доводы, если они окажутся сомнительными, будут доказательно опровергнуты либо станут основанием для дальнейших серьезных исследований поднятой автором проблемы.
Виктор Антонович БУДАРИН
|