|
ЛЕНИНСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ И СОВРЕМЕННОСТЬ
Часть 2. Интеллигенция в социальной структуре общества Своеобразие интеллигенции проявляется прежде всего в ее структуре. Как всякое сложное явление, интеллигенция полиструктурна. Естественно, что Ленин наибольшее внимание уделял ее социальному составу. Противоестественно, что сегодняшние марксисты, за редким исключением, этой стороны проблемы не знают и ее искажают. Это относится даже к А.А. Пригарину, взгляды которого выгодно отличаются от воззрений многих марксистов на интеллигенцию. Подход Ленина к социальной структуре интеллигенции поучителен в методологическом смысле. Он опирается на диалектику целого и части. С одной стороны, интеллигенция – относительно целостный социальный слой, все части которого более-менее однородны. В такой своей ипостаси она находится между классами, является социальной прослойкой. Это слово многими представителями интеллигенции, особенно гуманитарной, воспринимается едва ли не как оскорбление. Невольно вспоминаешь шляхетский гонор. Слово действительно не очень удачное, но точное и едва ли заменимое. Не случайно его использовал и Грамши. С социологической точки зрения термин проСЛОЙка самый предпочтительный. А.А. Пригарин пишет о промежуточном положении интеллигенции в буржуазном обществе. Это допустимо, но менее точно, поскольку характеристике интеллигенции придается скорее пространственное, нежели социально-классовое, стратификационное звучание. Использование понятия прослойка позволило выявить состав интеллигенции «так же ясно, как и состав общества, занятого производством материальных ценностей» (ПСС, т. 1, с. 305). С одной стороны, Ленин выделял интеллигенцию вообще (по словам П.Б. Струве, русскую бессословную интеллигенцию); интеллигенция вообще – образованные люди, средний слой, разночинцы, новое среднее сословие (там же, т. 2, с. 454; т. 3, с. 488; т. 4, с. 209). Этот относительно целостный слой находится между классами, занимает междуклассовое положение (т. 16, с. 40). С другой стороны, Ленин требовал сопоставления идей и программ интеллигенции с положением и интересами классов русского общества (т. 1, с. 441). Он полагал, что всякий класс буржуазного общества (а до капитализма интеллигенции вообще не было) «вырабатывает свою собственную интеллигенцию… и берет себе также сторонников и из числа всех и всяких образованных людей...» (т. 6, с. 389). Социально-политические позиции различных фракций интеллигенции могут выступать как один из факторов ее имущественной дифференциации. Таким образом, интеллигенция изначально противоречива. Соответствующее представление о ней непрерывно углублялось. Вслед за Каутским Ленин писал, например: «Капитализм во всех областях народного труда повышает с особенной быстротой число служащих, предъявляет особый спрос на интеллигенцию. Эта последняя занимает своеобразное положение среди других классов, примыкая отчасти к буржуазии по своим связям, воззрениям и проч., отчасти к наемным рабочим, по мере того, как капитализм все более и более отнимает самостоятельное положение у интеллигента, превращает его в зависимого наемника, грозит понизить его жизненный уровень» (т. 4, с. 209). Мысль о том, что есть буржуазная и рабочая интеллигенция, дополняется задачей «не забывать и деревенской интеллигенции...» (т. 4, с. 238). Впоследствии Ленин очень много занимался анализом рабочей и особенно крестьянской интеллигенции. [Идеи Ленина о социальной дифференциации интеллигенции адекватны если не букве, то духу произведений Маркса. Последний писал, например, о школьных учителях во Франции, которых он называл идеологами, защитниками, воспитателями и советчиками крестьянского класса, что их, пролетариев класса ученых, гоняют, словно затравленную дичь, из одной деревни в другую.] Классовый подход к интеллигенции у Ленина неотделим от исторического. В августе 1913 г. он на основе анализа статистики государственных преступлений выделяет четыре эпохи в русском освободительном движении. 1-я (1827–1846 гг.) – эпоха полного преобладания дворянства. 2-я (1884–1890 гг.) – эпоха разночинцев, ведущей роли интеллигенции. Освободительное движение бессильно, несмотря на героизм одиночек. 3-я (1901–1903 гг.) и 4-я (1905–1908 гг.) – эпохи пробуждения масс. В третью эпоху ведущим становится рабочее движение, отодвигая интеллигенцию и учащихся на второй план, а в четвертую последних обгоняет и крестьянское движение (ПСС, т. 23, с. 397–398). Возвращаясь к этой теме, Ленин показал (т. 25, с. 95), что четыре эпохи демонстрируют следующую социальную динамику освободительного движения: в сословном разрезе – неуклонное падение доли дворянства (от 76 до 9,1%) и нарастание доли мещан и крестьян (от 23 до 87,7%); в классовом же разрезе – неуклонное нарастание доли крестьян (с 7,1 до 24,2%) и рабочих (с 15,1 до 47,4%) и падение доли интеллигентов (с 73,2 до 28,4%). Отсюда следовал вывод: «Злостно-клеветнический характер либеральной теории насчет «интеллигентской» сущности нашей революции выступает яснее ясного» (т. 23, с. 399). [Эти факты полностью опровергают измышления В.А. Сахарова о пролетарской сущности интеллигенции. Причем речь идет не только о количественной стороне революционного процесса. Историк Сахаров ни слова не говорит о том, что всякий крутой поворот российской истории в ХХ веке – 1905, 1917, 1991 гг. – сопровождался кризисом интеллигенции, и каждый раз эти кризисы имели самые тяжелые следствия для трудящихся классов. Так, в период реакции после революции 1905 г. Ленин обращал внимание на то, что в буржуазных партиях увеличивается число буржуазной интеллигенции, которая пытается мирить крепостников-помещиков с трудовым крестьянством и стоит за сохранение всяких остатков и пережитков самодержавия (ПСС, т. 15, с. 355). Он подчеркивал: «Влияние помещиков на народ не страшно. Обмануть сколь-нибудь широкую рабочую и даже крестьянскую массу сколько-нибудь надолго им не удастся. Но влияние интеллигенции, непосредственно не участвующей в эксплуатации, обученной оперировать с общими словами и понятиями, носящейся со всякими «хорошими» заветами, иногда по искреннему тупоумию возводящей свое межклассовое положение в принцип внеклассовых партий и внеклассовой политики, – влияние этой буржуазной интеллигенции на народ опасно. Тут, и только тут есть налицо заражение широких масс, способное принести действительный вред, требующее напряжения всех сил социализма для борьбы с этой отравой» (там же, т. 16, с. 39–40). Постоянно отдаваясь этой задаче, Ленин связывал именно с ней чрезмерную склонность к полемике и расколам, за которую критиковали большевиков (т. 16, с. 97).] А.А. Пригарин также стремится вскрыть в подходе Каутского и Ленина к интеллигенции диалектическое начало. Но он обедняет ленинскую трактовку интеллигенции, видит в ней лишь то, что присуще взглядам Каутского. Пригарин пишет об этих взглядах, что "это образец диалектики, от практического применения которой мы давно отвыкли. Действительно, то, что является силой в одном отношении, одновременно становится слабостью в другом. Способность бороться в одиночку – “и один в поле воин” – у интеллигенции неизбежно оборачивается индивидуализмом, неспособностью к дисциплине. Слабость пролетария-одиночки объективно порождает у рабочих коллективизм и организованность" (Пригарин А. Будущее за интеллигенцией. Полемические заметки // Интеллигенция в революции. Два лика одного явления – www.com-forum.ru/forum/ndex.php). Каутский делал ударение на социально-психологических аспектах проблемы, Ленин шел намного дальше, рассматривая интеллигенцию как необходимый элемент социальной структуры современного общества и осуществляя тщательный анализ соотношения социальной и профессионально-функциональной сторон жизнедеятельности интеллигенции. Пригарин прав, подмечая гетерогенность всех классов и социальных слоев, но искажает важные стороны их дифференцированности. Он пишет: "Промежуточное положение интеллигенции в буржуазном обществе, в том числе и российской начала века, связано… с чрезвычайной “пестротой” образующих ее отдельных социальных групп. Охватывая всё многообразие видов умственного труда, отличающихся как по содержанию (творческий, научный, инженерно-технический, административный и т.д.), так и по уровню сложности, интеллигенция не могла не дать и такого же множества социально-политических позиций. Конечно, ни один класс общества не однороден, но к интеллигенции это относится в высшей степени. Поэтому рассуждать о тех или иных действиях интеллигенции в целом в тот или иной исторический период можно, только имея в виду основную преобладающую тенденцию, характерную для этого общественного слоя. Но существенно и обратное. Отношение к ней других классов общества предопределяется именно этой основной тенденцией" (там же). Автор не приводит никаких доказательств, потому что его положения, выделенные мной курсивом, недоказуемы. Например, невозможно из деления интеллигенции на работников инженерного и сельскохозяйственного, педагогического и медицинского, научного и информационного труда выводить социально-политические позиции, но Пригарин это делает. Более того, заключительная фраза цитированного положения может быть истолкована таким образом, что все классы относятся к интеллигенции одинаково. К тому же Пригарину присуща расширительно-нечеткая трактовка интеллигенции, позволяющая включать в состав последней всех занятых умственным трудом служащих, в том числе продавцов, вахтеров, клерков и т.п. Всё это выливается в непонимание ленинской характеристики интеллигенции как социальной прослойки. Это непонимание в некоторой степени было присуще и Сталину. Он считал, что "интеллигенция никогда не была и не может быть классом, – она была и остается прослойкой, рекрутирующей своих членов среди всех классов". Эта идея подхвачена и одобрена В.А. Сахаровым (с. 267). Однако смысл термина "прослойка" вовсе не в том, что интеллигенция пополняется за счет всех классов. То же самое можно было сказать и о рабочем классе, и о буржуазии. А.А. Пригарин не связывает понятие «прослойка» с социальным положением интеллигенции в условиях капитализма и присущих ему антагонизмов. Он механически переносит данное понятие в советское общество, где социальное положение интеллигенции в принципе изменилось, поскольку она вместе с другими социальными группами включилась в коллективистские отношения – стала совладельцем общественной собственности, вошла в трудовые коллективы и т.д. Изменения прямо противоположного типа начались в августе 1991 года. И вот Пригарин делает вывод, граничащий с насмешкой над здравым смыслом: "В XXI веке трудовая интеллигенция перестала быть «прослойкой». Она вошла в состав «нового пролетариата», превысив по численности его «старопролетарскую», рабочую часть" (Пригарин А.А. Интеллект – оружие пролетариата // Интеллигенция в революции. Два лика одного явления – www.com-forum.ru/forum/ndex.php). Стало быть, в обществе, до известной степени социалистическом, интеллигенция была прослойкой; когда же это общество в результате буржуазного переворота стали превращать в капиталистическое, интеллигенция перестала быть прослойкой! Это означает, что из понятия «прослойка» Пригарин удаляет социальный смысл или придает ему чисто количественное содержание. Объективно он следует за теми, кто в интеллигентско-мещанской манере полагает, что этот "водопроводный" термин оскорбляет замечательную российскую интеллигенцию. Конечно, каждый волен следовать, куда и за кем ему хочется, но Пригарин считается крупным марксистским теоретиком. Невозможно понять, как такой деятель не видит, что в России уже давно происходит регенерация интеллигенции как дифференцированной социальной прослойки. Разумеется, эта прослойка восстанавливается не в таком виде, в каком она существовала в прошлом. Данный момент почти все марксистские теоретики в России просто не видят. А ведь интеллигенция прошла в условиях строительства социализма путь в несколько десятилетий. Рассматривает ли Пригарин, как этот процесс отразился на самой интеллигенции, на ее взаимоотношениях с различными классами российского общества, прежде всего с рабочим классом? Рассматривает, но весьма странно. Например, во всех его писаниях об интеллигенции, которые я прочел, отсутствует понятие «трудовой коллектив». Каковы же аргументы, на основании которых сделан вывод, что интеллигенция уже не прослойка? Мы сталкиваемся с социологическими воззрениями А.А. Пригарина. Они непоследовательны. В одних случаях, когда признается наличие класса крестьян, предпринимается попытка шире традиционного подхода истолковать состав буржуазного класса, он идет в верном направлении, в других же случаях он вольно или невольно смыкается с буржуазной социологией, смещается на ее позиции. Чтобы не быть голословным, приведу цитату из тезисов Пригарина "Интеллект – оружие пролетариата": "За последние десятилетия, по сравнению и с 1917 годом, и с 1990-м, в корне изменилась социальная структура общества. Образовался класс собственников – новая буржуазия, в том числе: крупная, включающая элиту творческой интеллигенции и высших чиновников, средняя – предприниматели и госслужащие второго ранга и мелкая – представители так называемого малого бизнеса, в целом около 6 миллионов. Остальное взрослое население страны делится на три примерно равные группы: 30 миллионов рабочих (включая 7 сельскохозяйственных), 35 миллионов интеллигентов, работающих по найму, и 38 миллионов пенсионеров. Эти цифры отражают генеральные сдвиги в социальной структуре страны, с которыми нельзя не считаться. Первый: сокращение до минимума общей численности и политического влияния крестьянства. Второй: возникновение нового огромного социального слоя – пенсионеров. Третий: выдвижение на первый план, и по численности, и по политической активности, интеллигенции. И четвертый, как следствие: формирование 65-миллионного нового пролетариата из числа работающих по найму рабочих и интеллигентов, тех, «кто, будучи лишены своих собственных средств производства, вынуждены, для того чтобы жить, продавать свою рабочую силу» (Энгельс)". Марксистская методология связывает анализ социальной структуры общества с анализом производственных отношений. Поэтому не все социальные различия относятся к классовым. Даже некоторые буржуазные социологи не включают пенсионеров, безработных и другие социальные группы в классовую структуру общества, а Пригарин это делает. Он традиционно делит буржуазию на три части – крупную, среднюю и мелкую. Такой подход возможен и формально верен, но приравнивает потаниных и абрамовичей к самозанятым. Чтобы исключить такого рода упрощенчество, я использую некоторые идеи современной социологии, многие представители которой в социальной структуре развитых стран выделяют высший класс, средний класс и рабочий класс. В России высший класс сформировался и включает в себя крупную буржуазию, топ-менеджмент, верхушку бюрократии и интеллектуальную элиту, вышедшую из интеллигенции, но ныне в ее состав не входящую. Средний класс у нас не сформировался, но имеются средние слои, составные части которых как бы "продолжают" элементы высшего класса: средняя и мелкая буржуазия, основная масса менеджеров, чиновников, интеллигенции, служащих и др. Пригарин средний класс и не поминает. Верно ли это? В общественном производстве при капитализме, кроме основных классов – крупной буржуазии и рабочего класса, участвуют другие социальные группы и слои. Они имеют свои определения, но в то же время обладают общими признаками, позволяющими до известной степени интегрировать их в том или ином виде. Чаще всего их и объединяют под названием средний класс или средние классы. Это делали уже и Маркс, и Ленин. Разумеется, средний класс до известной степени фигурален, не соответствует марксистскому пониманию классов, но анализ его с позиций ленинского их определения (ПСС, т. 39, с. 15) создает серьезные предпосылки для повышения уровня исследования социальной структуры современного общества и многих социально-политических проблем. Почему же А.А. Пригарин избегает тему среднего класса? Потому что эта тема противостоит его концепции соотношения рабочих и интеллигенции. Многие представители западной социологии интеллигенцию (профессионалов, интеллектуалов) в средний класс включают, а рабочий класс не включают. Между прочим, в этом отношении они ближе к Марксу и Ленину, чем марксист Пригарин, по мнению которого интеллигенция и рабочий класс ныне слились в единый класс. Получаемый коктейль различий между рабочим классом и интеллигенцией не устраняет, но позволяет утверждать, вслед за Г.Х. Поповым, гегемонию интеллигенции в борьбе за социализм, преуменьшает роль рабочего класса, то есть льет воду на мельницу тех, кто отрицает его наличие в России, "задвигает" его и т.п. Один из приемов, с помощью которых это делается, – искусственное раздувание численности интеллигенции и сокращение удельного веса рабочего класса. (Это достигается акцентированием внимания на таких признаках интеллигенции, как образованность и умственный труд. Они значимы, но постольку, поскольку рассматриваются в единстве с другими, более существенными, функциональными признаками интеллигенции – сосредоточенностью на развитии культуры и ее практическом использовании при выполнении особенно сложных общественных функций.) Другой прием – объединение рабочего класса и интеллигенции в один класс, 65-миллионный новый пролетариат, – далеко не оригинален. Можно вспомнить В.В. Белоцерковского с его инженерно-рабочим или инженерно-заводским классом, Г.А. Зюганова на Х съезде КПРФ с его новым рабочим классом и т.д. Об этом я писал еще в 2005 году в статье "Класс наемных работников или рабочий класс?" («Социс» № 3), направленной против попыток некоторых российских социологов изъять из социальной структуры нашего общества рабочий класс путем включения его в класс наемных работников, который, по мнению профессора З.Т. Голенковой, составлял 92,2% занятого населения. После моей статьи эта тема в социологии в значительной степени была снята, зато ее пытаются использовать марксисты! Правда, у Пригарина класс наемных работников иначе называется и не так велик, как у Голенковой, но разве это существенно? Рассматриваемые сейчас нами вопросы имеют принципиальнейшее значение. Победы социализма в России, достигнутые трудящимися в результате Великой Октябрьской социалистической революции и в ходе строительства социализма, имели бесславный финал вследствие перерождения советского строя. Важным аспектом перерождения была деформация отношений между рабочим классом и интеллигенцией. Как надлежит строить данные отношения, в полной мере раскрыл Ленин, обращавшийся к этой проблеме на протяжении всей своей теоретической и практически-политической деятельности. Еще в ее начале он подчеркивал необходимость взаимодействия рабочего класса и интеллигенции и указывал, что последняя бессильна при оторванности от реальных интересов масс вообще, рабочего класса в особенности (ПСС, т. 2, с. 464). Он придавал исключительное значение связи наиболее сознательных рабочих и интеллигентов, очень высоко ценил рабочую интеллигенцию, ставил перед ней важные задачи. Он писал: "Ни в одном политическом или социальном движении, ни в одной стране никогда не было и быть не могло иного отношения между массой данного класса или народа и немногочисленными интеллигентными представителями его, кроме... такого: всегда и везде вождями известного класса являлись его передовые, наиболее интеллигентные представители. И в русском рабочем движении не может быть иначе..." (т. 4, с. 268–269, 314, З16). Как же эта задача могла быть решена? В 1902 году Ленин требовал содействовать "…выработке рабочих-революционеров, стоящих на таком же уровне в отношении партийной деятельности, как и интеллигенты-революционеры (мы подчеркиваем слова: в отношении партийной деятельности, ибо в других отношениях достижение такого же уровня рабочими, хотя и необходимо, но далеко не так легко и не так настоятельно)...". Перед "Искрой" ставилась задача помочь воспитать руководителей политической борьбы и из интеллигентных рабочих, и из интеллигентов, а также поддерживать недовольство земцев, т.е. защищать интересы интеллигенции вообще, хотя она относилась к социальным слоям, которые могли быть опорой только буржуазно-демократического движения (см.: ПСС, т. 6, с. 131, 162, 374). В послеоктябрьский период работа с интеллигенцией неизмеримо усложнилась и строилась на принципах преемственности и классового подхода. Ленин, прежде всего, по-прежнему непримирим к буржуазной и мелкобуржуазной интеллигенции, поскольку она не приняла революцию и вступила на путь активного (террор, политическая борьба и т.п.) и пассивного (саботаж) сопротивления советской власти. В то же время разрабатывались, – и мы это видели на примере VIII съезде партии, – механизмы и формы привлечения интеллигенции на сторону Советской власти. Ленин подчеркивал, что "нельзя изгнать и уничтожить буржуазную интеллигенцию, надо победить, переделать, переварить, перевоспитать ее – как перевоспитать надо в длительной борьбе... и самих пролетариев..." (т. 41, с. 101). Далее, Ленин по-новому возвращается к идее 1902 года и ставит задачу достижения передовыми рабочими уровня интеллигентов не только в партийной работе, но и в других отношениях. После революции эта задача не стала легче, но стала крайне настоятельной. Без ее решения нельзя было ни отсекать враждебные элементы интеллигенции, ни контролировать ее действия, ни повышать эффективность ее работы, ни привлекать к управлению широкие массы трудящихся. Поэтому встал вопрос о том, что надо учиться у буржуазных организаторов крупного производства и специалистов: "…у них нам надо учиться, и есть чему учиться, ибо опыта самостоятельной работы по налаживанию крупнейших предприятий у партии... и у авангарда пролетариата нет. И лучшие рабочие России поняли это. Они начали учиться у капиталистов-организаторов, у инженеров-руководителей, у техников-специалистов. Они начали твердо и осторожно с более легкого, постепенно переходя к труднейшему. Если в металлургии и машиностроении дело идет медленнее, то это потому, что оно труднее. А рабочие текстиля, табачники, кожевенники не боятся, как деклассированные мелкобуржуазные интеллигенты, «государственного капитализма», не боятся «учиться у организаторов трестов». Эти рабочие в центральных руководящих учреждениях... сидят рядом с капиталистами, учатся у них, налаживают тресты..." (т. 36, с. 311). Разумеется, здесь возникли сложнейшие отношения и коллизии. Рабочие учатся, но политическое руководство – за их организациями. Рабочие учатся, однако и учат, контролируют разгильдяйство, столь обычное у "образованных" людей. "Это разгильдяйство, небрежность, неряшливость, неаккуратность, нервная торопливость, склонность заменить дело дискуссией, работу – разговорами, склонность за всё на свете браться и ничего не доводить до конца есть одно из свойств «образованных людей», вытекающих вовсе не из их дурной природы, тем менее из злостности, а из всех привычек жизни, из обстановки их труда, из переутомления, из ненормального отделения умственного труда от физического...". Ленин сетовал, что эти печальные свойства интеллигенции "из нашей среды" и отсутствие достаточного контроля рабочих за ее организаторской работой порождают ошибки и недочеты (т. 35, с. 201–202). Эти положения важны в двух отношениях – в социально-профессиональном и социально-политическом. С одной стороны, пока диктатура пролетариата не располагала собственной, созданной в результате культурной революции интеллигенцией, она должна была делать ставку на приобщение к социалистическому строительству старой интеллигенции и на более-менее широкое использование самых грамотных и толковых людей из рабочих, крестьян, служащих, привлекаемых к выполнению функций интеллигенции. Речь идет о так называемых интеллигентах-практиках, сыгравших большую роль в создании основ социализма в стране. С другой стороны, Лениным выстраивалась принципиальная схема взаимоотношений между рабочим классом и интеллигенцией. Задачей рабочего класса, возглавляемого партией и организованного в профсоюзы, являлось политическое руководство обществом, в том числе интеллигенцией, причем особое внимание уделялось борьбе против бюрократизма, контрольным функциям. Задачей интеллигенции, как наиболее подготовленной части населения, было обеспечение функционирования, управление, организация, развитие культуры общества, практическое использование ее достижений. К сожалению, Ленин, выстроивший принципиальную схему взаимоотношений между рабочим классом и интеллигенцией, не успел ее практически реализовать, хотя и указал, как это сделать. Задача не была выполнена и Сталиным. Нельзя не напомнить, что в 30-х гг. ХХ века советское общество подверглось сильнейшей бюрократизации. Правда, бюрократия держалась в тени и публично действовала в строгих партийно-советских рамках. Более того, эти рамки в известном смысле расширялись. Имеются в виду неоправданное умножение рядов ВКП(б) – КПСС, широкое использование институтов и процедур в целях создания и поддержки иллюзий относительно ведущей роли рабочего класса и ее возрастания. В действительности трудовая активность рабочих и крестьян сосредоточивалась на предприятиях, а политическая активность всё сильнее канализировалась и становилась объектом идеологического и организаторского дирижизма. Парадоксальным образом для достижения всех этих печальных результатов очень широко использовались трудовые коллективы, в которых установленное Лениным соотношение между рабочими и специалистами постепенно изменилось. Управление предприятиями было обюрокрачено. Партийные и профсоюзные организации из органов трудовых коллективов превратились в приводные ремни от администрации к трудящимся. Особой изощренностью характеризовалась политика по отношению к интеллигенции. Она раньше всех подверглась репрессиям, потеряла многих лучших своих представителей, была запугана и обезволена. Вместе с тем ее ряды и потенциал быстро выросли, в предвоенный период улучшилось ее материальное положение, она активно участвовала в развитии общества. И в 1938–1939 гг. Сталин совершает идеологический поворот, подробно описанный и восхваленный Сахаровым (с. 268–270): "Так политически высоко вопрос об интеллигенции в марксизме-ленинизме еще не поднимался". Зачем понадобилось Сталину заявлять, что интеллигенция должна быть у нас солью земли? Рассмотрим два его тезиса: 1. "Все наши кадры – это интеллигенты, и они должны стать солью нашей земли, и они могут стать. Это единственная интеллигенция". 2. "Для новой интеллигенции нужна новая теория, указывающая на необходимость дружеского отношения к ней, заботы о ней, уважения к ней и сотрудничества с ней во имя интересов рабочего класса и крестьянства". Во-первых, управленческие кадры, чем сильнее они поражены бюрократизмом, тем дальше отстоят от интеллигенции. Поэтому первый тезис Сталина – завуалированный комплимент бюрократии и маскировка бюрократической системы. Во-вторых, оба тезиса, так высоко поднимая интеллигенцию, превращают ее в некий противовес рабочему классу или, во всяком случае, создают латентную возможность такого противоположения. В-третьих, второй тезис схож с попыткой лавирования между рабочим классом и интеллигенцией в интересах укрепления могущества бюрократии. В-четвертых, перед нами картина, свидетельствующая о возможности социального разлома общества, ценой невероятных усилий создавшего основы социализма. Этот процесс был остановлен Великой Отечественной войной. Но затем он возобновился, а после смерти Сталина интенсифицировался и вылился в кризис движущих сил развития нашего общества, резко сокративший возможности его самосовершенствования. Остановили ли этот кризис события августа 1991 года? Не только не остановили, но углубили, поскольку двинули российское общество в противоестественном для него направлении. Быть может, наиболее ярким подтверждением этого является то, что, как выяснили социологи исследовательского центра Superjob.ru, опросив по заказу «Ведомостей» 20 августа 2010 года более 1000 респондентов старше 18 лет во всех федеральных округах, около трех четвертей россиян хотели бы, будь им предоставлена такая возможность, покинуть свою страну навсегда ("Newsland", 26 августа 2010 г.).
Владимир Хононович Беленький, профессор Сибирского Федерального университета
Красноярск
|